Сегодня, в честнОй компании, записной служитель Мельпомены поэт Панас Словесный проводил щадящую терапию. Он объявил забастовку непрочтением обрывков из своей новой поэмы «Любовь к чёрному», состряпанную в безлунную ночь накануне.
На следующее утро после открытия 4-х банок пива «Убанги-Шари» он обнаружил в себе талант прозаика, о чём радостно сообщил вечером в пивной «Полёты во сне и на явочной квартире».
Это вызвало тик и выражение неописуемого ужаса на лицах украинской и еврейской национальностей. Но самым страшным оказалось его безапелляционное заявление, что вчера, после того, как он заблудился в трёх соснах, насмотревшись фильма, показавшемуся ему кинокомедией, «Три тополя на Плющихе», он стал придавать особое значение метафорам в своём обширноинфарктном творчестве.
Киса Митвайс – самый башковитый из всей компании, ухватил подходящий момент и соорудил ерша, чтобы притупить наше внимание и усыпить панасовскую бдительность. Выпили, но закусить не успели.
Грузный Панас с трудом встал со стула (один он никогда не поднимался, не будучи выходцем из трудяг) и начал зачитывать крылатые фразы, которым не суждено было взлететь, но которые обязаны были ловиться открытыми ртами мучеников с показным затаённым дыханием, что в большинстве своём удалось, ибо все откровенно зевали.
– У меня, их не так много, всего пару сотен, – успокоил пьющих Панас Словесный. Он завёл глаза к подбородку и там их остановил взглядом в текст, упёртым у популярного эстрадного чтеца, похоже, у Донецкого, и забубнил (его любимая масть в покере).
– Тюремная решётка грозила Дмитрию Наковальне пальцем закона за осушение-милиорацию трёх бутылок в драматическом театре мимов во втором акте спектакля «Мимические морщинки Биг Бена». Это дождь настучал на лондонском «кокни непонятно кого» в закрытые окна оперативного отдела Скотлэнд Ярда. Люди в синих фуражках с красными, вырванными из забора околышками Вестминстерского аббатства, бросились к окну, побросав скальпели, и увидели спланированный дельтаплан преступления и кокнутого в кабине пилота с документами на Рене Нескажу.
– Француз, – со знанием своего дела сказал констебль Алекс Сагалович.
На этой фразе утомлённый Киса Митвайс неприлично захрапел.
Ганс Свастикайте затянул под столиком «Лили Марлен» морским узлом.
Поражённый Осик Дриблинг свалился под ноги чтеца собственного таланта.
Чтец никак не прореагировал.
Тогда Осик, изловчившись, поджёг спичками листки несчастной бумаги, претерпевшей столько издевательств от автора. Они жадно подхватили скачущие языки пламени, и с облегчением сгорели.
Разъярённый Панас набросился на Дриблинга, и ...ёрш подействовал.
Панас Словесный – величайший представитель словоблудства, впал в летаргический сон.
Человечество было спасено на неопределённое количество лет.
А Киса, Ганс и Осик поднялись с насиженных и налёженных мест и отправились в ближайшее питейное заведение провести свободный от поэзии и прозы вечер.