Он жил, любил, и помнил,
Стремился, рос, превозмогал.
Казалось был похож на многих,
Кто так наивно себе лгал.
Он думал, будет счастье,
Зачем-то шлялся по церквям
И, предаваясь схожей страсти,
Не оставлял ни крошки голубям.
Да, он гордился шевелюрой
Краски позднего рассвета
Как в прочем подобает людям,
И глаз своих лазурным цветом.
Но он ушел, и только я, местами
Серо-бурый, горький и лохматый,
Крепкими цыганскими глазами
По листу вожу лопатой.
И только я теперь пишу -
Не вешаю на шею строки,
Не засоряю эхом тишину,
А лишь ищу все в ней пороки.
С гранита наблюдая город,
Я чайкам поклоняюсь только,
Что в темноте мой ломкий голос
Разносят по пылающим помойкам.