* * *
Июльский камень, далее круги
плывут по уткам, месяцам и бёдрам
раздвинутых деревьев – далеки,
как ивы, слепота и бездорожье,
мы входим в [между кадрами] зазор
умножены его безводной дрожью
посередине матовой реки,
где с нами в ряд лежит немая лошадь.
Июль живёт, как видишь, там, где все
животные, что мы ввели, собою
раздвинут нас калиткой на потоп,
который ткёт нас тёплою иглою
пчелиной и сосновой там, где язь
пернатою в нас тычет головою,
похожей на разрезанный вдоль глаз
который наречёт потом любовью.
Плывём сквозь это яблоко, что вдох
свой оставляет под водой непрочной,
чьи веки прорастают, словно Бог
осокою источенной и точной –
как будто дом оставлен, как подлог
который завершается судьбою
проточной, там где зрение – зазор
меж камнем – уткой – комнатой пустою,
меж листопадом, что внутри детей гудит
как погремушка в языке виновном
в их проявленье, между аонид
дыханием животным и бесплодным,
меж деревянных рыб, тех что на дне
придерживает ангел своей пястью,
которые его изобрели из жабр своих
чтоб не устал он прясть их –
они среди невидимых ветвей
его плывут, с той стороны дыханий
прудов, что мы не обозначим здесь –
коль сами свёрнуты, как молоко,словами.
Остались контур, темень, высота
и прочее, где всё опровержимо,
где Бог вернулся в дом, как слепота,
и дрожью лошадиною сочится.
(04/12/2015)