В Аид нужно входить одному

Ида Рапайкова
Спят твои соседи - белые медведи - спи и ты, малыш.

Малыша бросила нерадивая мама. А ведь это был Умка. Мир перевернулся. Мамам не нужны даже умки. Человек выходил Умку. Но они меняли Стратига и Умку всё равно утопили в фонтане Берлинского зоопарка. Чем медвежонок-то провинился?

Теперь в Крыму из-за отключения ЛЭП убили того самого Тиграша, который пришёл на смену Умке. Тоже в зоопарке. Так звери становятся разменной монетой. Нумизмати. Прокурор Полонская уже огласила виновников убийства Тиграша.

Чтобы убить одну эту кроху понадобилось отключить от жизнеобеспечения целый полуостров. Вот это размах.

"  Остался лишь голос и взгляд. И мне ни один влюблённый не вывел палат. Есть в мире чёрные стада. Другой пастух.
 Одинокий пастух.

 Быть может, я в тот чёрный день очнусь белей тебя.

 перо дрожало в  руке продажного писца… Ты этого хотел?
 И не спасут не стансы, не возмездья – Это называется возмездье.

 Ей – вода с небес – как дар, и слёзы ей -  вода, и кровь – вода, в крови, в слезах умылася. Не мать – а мачеха судьба: не ждите ни суда - ни милости.
 Другие по ночам с очами и личиком светлым всей плотью по плоти плутают, из уст пересохших дыханье глотают.
 А я …
 … ночами беседую с ветром, не с южным зефиром немым – с российским сквозным.
 - Небось, не растаешь

 Змея мудрей стоят. Горлицы кротче. Смолкло в своём хлеву стадо людское. Ночлег – человек.
 Сторожевые херувимы,
 Поклон тебе, град божий Киев!
 Поклон, престольная, Москва!
 Я дочь не помняща родства.
 На сале змеином, без свеч, хлеб свадебный печь.
 А коли темна моя речь: сквозь – пол – человек.
 В ожерелье сто бус - а не хошь – не бери.

 Прощай, снег, зимы сиротской -дарованная роскошь.

 Плачешь – что поздно…бойся незримых! Из глаз неподвижных слезинки не выжмешь.
 Пламя и мрак. Две чёрных ямы. В больнице так:
 - Мама! – страх и укор – и аминь…

 Прошу не клясть – не родилась….


 Здесь город, выбывший из живых. Осмотрев всё кругом, я понял, что делать нечего, бежать некуда, прятаться негде.
 - Кто-то едет к смертной победе. Кто-то едет…

 - Не жалей, Макс. Только в час последнего прозрения – не прозрей.

 28 мая 1922. «Марина, у нас очень страшно. Чувство разверстого кладбища…Я уже год болен. Живу только нервным подъемом и работой… Закончил «Путями Каина»…»

 Весна навевает сон.
 - Есть в мире такие Иовы, что Иову б завидовали.

 1925. По вечерам танцуют – Боже! Как танцуют! Но город стёрт.
 Оба. Придут седыми. По набережной, где седые деревья. Придут  и будут знать одно: вокзал. Раскладываться не стоит.
 Вот через горсти всех планет (считал их кто?) пропавших:  встаёт одно – конец. Раскаиваться не стоит.

 Не обольщусь и языком родным, его призывом млечным – мне безразлично на каком не понимаемой быть встречным." ("След в след")