Люди танцуют. На улицах взрывы. Нет у людей ни надежды, ни света, не стихают снаружи ветра порывы, скоро кончится лето.
Одежда в грязи и они не обуты, зашиты заплатками рукава, но смотрят так искренно-нежно друг другу в печальные и пустые глаза.
А снаружи война.
Играет оркестр, пробит барабан, труба почернела, помялась, шов треснул, на сцене поет молодой ветеран, скрипит его инвалидное кресло.
Слова не ясны, разобрать очень трудно, и голос до дрожи хрипит в темноте, а на улице, кажется, уже утро, но в подвале не видно, что там и где.
В подвале не видно, как гибнут соседи, как падают близкие за пару секунд, как в панике маму зовут, плача, дети, и родителей, которые не придут.
В подвале не слышно, как падает небо, как солнце дрожит, и как гаснет закат, как делят по крошкам остатки хлеба, в подвале не виден кромешный Ад.
В нем холод и сыро, но нет этой пыли, в нем нет этих пуль и крови чужой, да, тут безумно тревожно, тоскливо, но лучше, чем выше, где всюду огонь.
В нем пахнет сигарами, пахнет слезами, спиртом и ватой, старой газетой. Он полон тоской и чужими мечтами, в которых опять безмятежное лето, в которых все так, как когда-то было, в которых все близкие рядом с тобой...слова пролетают небрежно, мимо.
А скоро последний бой.
Все знают - не выиграть, живыми не выйти, похоронит их под камнями подвал, но не нет мыслей от этом, хоть висят все на нити, на одной, той, что рвется, увы, пополам.
Минуты, секунды идут монотонно, но здесь, в темноте, застыл стук часов,а в мире другом, бесконечно огромном, не осталось ни звуков, ни писем, ни слов.
Ведь они же одни, одни во вселенной, не верят, не дышат, ничем не рискуют!
И в минуте от взрыва, и в секунде от бездны, и даже в шаге от пропасти...
Люди танцуют.