В тот день, когда я родился,
я улыбался и я хохотал.
Мне было смешно: квадратные,
треугольные головы,
губы, глаза, мысли.
А я такой мячик-ребенок,
а я такой круглый,
а я такой круглый, круглый, круглый
среди угловатых мозгов,
средь мира углов,
я смеюсь над углами.
Меня били по губам, по щекам,
по лбу, зашивали мне рот,
чтоб не смог я смеяться.
Мне пытались надвинуть улыбку
скобкой вниз, надевали маску Пьеро,
что плачет на сцене,
надевали мне маску утраты любви,
но я говорил по-английски,
я хохотал по-фламандски –
смейся, паяц над разбитой любовью!
В тяжелой от дури стране –
дурь темным смогом висела,
капала ржавым дождем –
меня били по щекам, ставили в угол
мою круглую голову,
полную улыбки от уха до уха.
Мне было смешно над углами,
ведь их просто нет,
как нет дураков с квадратными,
треугольными головами и мыслями.
Смешно, не правда ли – смешно!
Посмейся со мной,
посмейся со мной,
стань вместе со мной смеяться
даже сквозь слезы!
Мы вызовем дождь,
что смывает убогость миров,
обгоревших на солнце,
обгоревших в полях неизвестной войны,
в полях никому не нужной войны.
Стань вместе со мной ржать
бешеными жеребцами, ржать,
наблюдая, как тает под действием смеха
растрескавшийся холст,
на котором картины кубизма,
ржать сюром.
Ведь я никому ничего…
Ведь он и она, и я – перекати-поле
в степи, где нет квадратов,
нет треугольников, нету углов.
Я маленький, круглый мячик-ребенок.
Меня пытались отучить от улыбки
стволами орудий, иглами острых ракет,
никем не забытых в шахтах.
Меня пытались отучить от улыбки
розгами серых газет, розгами лжи.
Мне пытались дарить венчик терновый,
о, как благостен бог!
Но я улыбаюсь, я смеюсь вопреки,
мы несем наш победный ветреный смех
над розгами взрослых –
взрослых, в которых умирали наши улыбки.
4 декабря 2015 года.