"Записки охотника" и их последствия
В своем первом сочиненье
Он привел всех в восхищенье
Описанием природы
И стремлением к свободе.
Он открыл, что мужик русский
В экономии - искусник,
Что подобен он Сократу:
Нос курнос , сам - лысоватый;
Что в крестьянстве есть поэты,
У которых денег нету,
Разума немного тоже,
Но живут как птички божьи.
Есть свои Жанны Д*Арк,
А вообще-то зоопарк -
Наша русская порода,
Но и ей нужна свобода.
Вот помещики-то - звери,
Да давно ее имеют.
Тут Тургенев клятву дал
Стать спасителем крестьян,
Выпустить родных из клетки -
Пусть попрыгают на ветках.
Вся Европа прослезится,
Видя, как мужик резвится.
Но нам нечего стыдится,
Право, есть чему гордится:
На переднем всюду плане
Благородный виден Ваня.
Он блистает остроумьем,
Он скорбит о неразумных,
О больных он похлопочет,
И природу любит очень.
Вот он сладко спит на сене,
Вот от солнца ищет тени,
О судьбе грустит он Руси,
Вот гоняется за гусем.
Вот в господской он конторе
В благороднейшем задоре,
За ворами в щель следит
И мошейников клеймит.
Осуждает их фигуры
Образно в литературе.
Вот глядит, не без страданья,
На любовь лакея с Анной,
Притаившися в кусте,
И готов помочь в беде.
Только глупая девица,
Как испуганная птица
Мчится прочь, увидев Ваню
И не вняв его желанью.
Посвятил голодным нищим
Он рассказ "Живые мощи",
Где хвалил их за терпенье
И великое смиренье.
Не роптать на свой удел
И желаний знать предел
Им советовал усердно;
И моральная победа
Их утешит в смертный час,
Как страдальца божий глас.
А то вдруг на самом деле
Мужику придет идея
Затянуть на барской шее
По -простецкому петлю
Иль поджарить на костру?
"Нужно гибнуть благородно",-
Он советовал народу,-
" В смерти - истинное счастье,
К миру высшему причастье".
Непонятно, почему
Жить так хочется ему?
И чего он просит хлеба,
Когда счастье ждет на небе?
Вот для вас пример смиренья -
Параличная Лукерья.
Не бунтует и не ропщет,
К богу поскорее хочет.
Благородное созданье
И достойна состраданья!
Ваня голову склонил,
Две слезинки уронил,
И пошел своей дорогой
С мыслью на челе глубокой.
Вняв тургеневским писаньям,
Еле удержав рыданья,
Царь решился наконец
На великий Манифест:
Даровать скорей народу
Долгожданную свободу.
Тут Тургенев ужаснулся
И в Россию не вернулся,
Хоть отпраздновал победу
Замечательным обедом.
Решил издали следить,
Как Россия будет жить
И вкушать плоды свободы,
Безопасней все ж в Европе.
Но когда кончались деньги,
Ездить он дерзал в деревню.
Там он с грустью замечал,
Что крестьянин хуже стал,
Что глядит он исподлобья,
Вечно чем-то недовольный.
Но зато без измененья
Все дорожные мученья:
Нет еды в русских буфетах
И ужасны туалеты.
Сделав выводы такие,
Он умчался из России.
Так по воле злого рока
Жить пришлось ему в Европе,
Хоть душа рвалась в Россию,
Где морошка и осины,
Где в провинциях глухих
Много девушек святых...
Так, грустя о русской жизни,
Бедный, умер все ж в Париже,
И возлюбленной отчизне
Труп вернули с укоризной.
" Дворянское гнездо "
Кудрявый Лаврецкий -
Щеками румян,
Совсем не похож он
На чахлых дворян.
Он из Парижа,
Где жизнь ого-го-го,
Вернулся в именье
Родное свое.
"Покинуть Париж?
Может слаб он умом?"-
Читатель подумает
Задним числом.
Но дело совсем
Заключалось в другом,
Рассказ наш об этом
Мы поведем.
Богиня Варвара,
Супруга его,
Ему изменяла,
Открылося все.
Ну, был бы любовник -
Вольтер иль Дидро,
Лаврецкий смирился б,
Еще ничего.
Но просто французик,
Ничтожней из всех!
Нет, не простит он
Сей мерзостный грех!
Лаврецкий хотел,
Как мужик поступить:
Большой взять топор
И всех зарубить,
Или украсить
Жену фонарем...
И долго во гневе
Ходил он пешком.
Под утро решил
Благороднее быть:
Дать денег жене,
Как Гегель велит.
Уехал в Россию,
В родное гнездо:
Несчастных всегда
Принимало оно.
Лаврецкий тут вспомнил,
Что он гражданин,
Крестьянам отец
И отечеству сын.
Решил он заняться
Именьем своим:
И сам не в накладе
И рай крепостным.
Тут бес испугался
И бросил дремать:
Неужто Лаврецкий
Святым хочет стать?
В то время Лаврецкий
Был тертый калач:
Так просто на бабу
Его не поймать.
Явилась девица
Семнадцати лет,
Немного тоща,
Но какой свежий цвет!
Угодница богу,
Послушна, тиха,
Ее не поймаешь
На месте греха.
Лаврецкий воскрес
И встряхнул сединой:
"Она мне была бы
Верной женой!"
И вот от судьбы
Получает подарок:
Читает в газете
О смерти Варвары.
Свобода -ура!
Сам от счастья не свой,
Он мчится на крыльях
За новой женой.
Но строгая дева
Ему говорит:
"Еще неизвестно,
Как бог-то решит".
Как будто-то предвидела,
Стала поститься
И за Варвару
Усердно молиться.
И бес отступил
От невинной души:
Явилась Варвара
В российской глуши.
Готов был Лаврецкий
Жену разорвать.
Но как хороша -
Он не мог не признать.
Парижское платье,
Движенья, повадки -
Уходит душа
У Лаврецкого в пятки.
Сквозь зубы спросил он:
" Вам надо чего?"
Не мог отвращенья
Сдержать своего.
"Он женщину больше
Не видит во мне -
Так средства другие
Применим в войне!"-
Смекнула Варвара ,
Недаром она
В парижских салонах
Так долго цвела.
Ребенка велит
Показать как отцу,
И слышит несчастный:
"Папаша, агу!"
Какая сцена
Достойная Данте!
Такого не ждал
Судьбы варианта.
Бросает Лаврецкого
В холод и пот,
Но то ли его
Впереди еще ждет.
Небесная Лиза
Ему говорит:
"Мне бог поручил
Вас с женой помирить".
"Спать с нею в кровати?
Нет, это уж слишком!"
"Да я не об этом ",-
Ответила Лиза.
"Я мыслю о прощенье,
Совсем не о кровати,
Вот от чего должны мы
Ждать божьей благодати".
"Что ж, на это
Я согласен,
Долг гражданский
Стал мне ясен.
Не могу взять
Только в толк:
А какой твой
Будет долг?
Может хочешь
Выйти замуж?
В дураках
Меня оставишь?"
"Про себя я все решила,
Жить на свете мне постыло,
Ухожу я в монастырь,
Чтоб не видеть подлый мир".
Лаврецкий тут вспомнил,
Что он гражданин,
Крестьянам отец
И отечеству сын.
Он личное счастье
Гордо отверг,
Стал землю пахать
Свой оставшийся век.
И вот уж хозяином
Крепким он стал,
Крестьянин барина
Благословлял.
Молится Лиза
В монастыре
За всех несчастных
На грешной земле.
Стала она почти
Призраком белым,
Вот-вот за земные
Умчится пределы.
Высокие души!
Нам их не понять,
Им счастья не нужно,
Их жребий -страдать.
Но мне, как автору,
Все же обидно,
Никто не сказал им
За подвиг спасибо.
Никто их жертвы
Не оценил,
Не изменился
Ничтожный сей мир.
Заглох о трагедии,
Бывшей здесь, слух
Новая жизнь
Расцветала вокруг.
***
Жизнь и страдания Ивана Сергеевича
Патриарх с седою гривой,
Русский барин, говорливый,
Он на мир навел лорнет -
Ничему пощады нет.
Прозу жизни презирает,
Идеалов он желает,
Тонким голосом зовет:
"Девы , юноши, вперед!"
Сам не очень-то спешит,
Славно ест и вволю спит.
Да беда: его желудок
Переваривает худо,
Зависть к славе спать мешает,
Да подагра донимает.
Но вождем быть молодежи
Как же хочется , о боже!
Есть одно к тому лишь средство,
Чтобы, не вставая с места,
Указать всем идеал -
Модный сочинить роман,
Где опишет он крестьянство,
Дикость бар, певцов и пьянство,
Про страдания Муму,
Итальянскую весну,
Зарожденье первой страсти,
Революции опасней,
О сосудах вечных истин,
В приложенье к русской жизни.
Про отцов и про детишек,
Про вождей и замухрышек,
Про героев и баранов -
Ряд классических романов .
Смотришь - словно в микроскопе:
Зубы, жилы, щеки, ногти,
Блеск луны и сигареты,
Пятна жира на жилете,
Кто какой ногой хромает,
Кто руками в нос махает,
Не забудет про цвет кожи,
Все заметит, все разложит.
Есть одно лишь исключенье:
Он дарует снисхожденье
Только самым юным девам,
Не совсем еще созрелым.
Шляпки, ленты, ручки, губки,
Шелестенье пышной юбки -
Все в восторг его приводит,
Глаз от дев он не отводит.
Если б можно, целый век
Он вертелся б возле дев.
Упивался б счастьем, жизнью,
Толковал бы об отчизне,
Гете, Гегеле и Канте,
О своем большом таланте,
О значении любви -
Лишь бы слушали они.
Девы юные готовы
За любовь принять оковы,
И героев всюду ищут,
Чтоб пожертвовать им жизнью.
И Тургенев тут как тут:
"Я наставник ваш и друг!"
Руку к сердцу прижимает
И умильно завлекает
В платонический роман.
Деву подлый ждет обман.
Собрала она пожитки,
Лицо скрыла под накидкой,
И к любви своей спешит.
А герой ее дрожит..
Речь такую произнес,
Задыхаяся от слез:
"Ты совсем еще ребенок,
Я давно уже покойник,
Пыль лежит на мне веков,
Куча денежных долгов,
Возвращайся лучше к маме,
Позабудем о романе.
Я не создан для блаженства.
Ты ж- такое совершенство!"
Смотрит он - вдруг вместо девы
Фурия пред ним во гневе.
Обезумев от испугу,
Мчится прочь он что есть духу.
Тут у нашей юной девы,
Одуревшей до предела
В миг головке прояснится,
И она бежит топиться
Или в монастырь укрыться.
От такой святой любви
Очень тяжко, черт возьми.
Или, усмирив страданья,
Материнским вняв рыданьям,
Выйдет замуж, так и быть,
Чтоб пассаж свой позабыть.
Тут Тургенев скажет, верно:
"Что за пошлая измена!
Предрекал я, видно ,зря
Ей страдать из-за меня,
Возвышать страданьем душу,
Превратилась просто в клушу!"
Как бы не было, конец,
Не женился молодец.
Горд Тургенев ,как герой,
Роковой своей судьбой.
Упасла его от прозы,
Но не вечны жизни розы.
На старости лет
Вспомнит, кушая обед:
"Какою страстью
Пылала Ася!
Как она
Любила меня!
А я, каналья,
Сбежал от Натальи,
Ирины, Татьяны
И Марианны.
Но Гегеля сильнее
В сей жизни Дульцинея,
Парижская певица -
Души моей царица!"
Потом об идеале
Он горько зарыдает,
Отведав клубничной настойки:
"Уплатят ли мне неустойки?
На том свете
Зачтут ли муки эти?
Ведь не пожил всласть,
А в могилу пасть!"
март 1987