Дождя не было, но тяжёлые тучи нависли над землёй и изморось, как назойливая липкая паутина, почти невидимая, липла к лицу, шее, рукам. Женька зябко поёжилась. Рано утром она бежала на ферму, где у неё была своя группа в двадцать пять коров и любимая работа, которую она ни за какие коврижки ни на что не променяет. Когда-то было у неё коровушек в два раза больше, и доили они их вдвоём с подругой. Да сложилось так, что их дружба в одночасье закончилась, и Женька, уступив своё место другой доярке, набрала группу первотёлок в двадцать пять голов, и теперь она работает с ними несколько лет. Несколько. Женька прикинула: с того злополучного дня прошло уже почти десять лет.
Вдруг под сердцем что-то толкнулось, и Женька резко остановилась, прислушиваясь, не повторится ли толчок вновь. Женька, тридцатилетняя женщина, теперь уже не Женька (но она себя чувствует именно этой девчонкой – Женькой) будущая мама Евгения Ивановна. Сзади послышались торопливые шаги. Евгения обернулась. Её догоняла бывшая подруга Вера Позднышева. Вера-Верочка, которая переступит через любого, но своего добьётся. Не пожалела она и Женьку с её первой чистой любовью.
С юности дружили они. Начав работать после школы, Женька жила у Веры. Её приютила Веркина мать Анисья Ивановна. На Веркин вопрос можно ли у них пожить Женьке, старуха, пожав плечами, ответила:
– Пускай живёт. Места не проживёт.
Девчонки сдружились, вместе бегали на работу, вместе и домой возвращались. Молоденькие, только что со школьной скамьи, совсем не видевшие жизни, они начали трудовую жизнь с тяжёлой работы доярки. Делились девчонки секретами, весело щебетали перед сном, мечтали о большой любви. И ожидали встречи с ней – большой и светлой.
И вдруг, совсем неожиданно, ранней весной, пришла к Женьке любовь. Приметил её на танцах только что вернувшийся из армии, Иван Воронин. Познакомились. Стал он провожать девушку домой. А после Нового года Иван сделал Женьке предложение. Верка завидовала подруге чёрной завистью. Ей Иван тоже нравился.
В марте отправили Ивана на трёхмесячные на курсы трактористов. В совхоз пришёл новый трактор – огромный. Таких тракторов Женька ещё не видала. Это не то, что МТЗ, которые шустро бегают по деревне. Уезжая, Иван сказал Женьке:
– Женечка, не скучай без меня. Как только я приеду, сразу же подадим заявление в сельсовет.
– Ваня, а жить после свадьбы, где будем?
– А мы с тобой новый дом построим, а сначала поживём в моей развалюшке. Она, правда, на ладан дышит, но мы её подлатаем на первое время. Согласна?
– Согласна, – засмеялась счастливая Женька. – Не зря говорят – с милым рай в шалаше.
– Да приговаривают – был бы милый по душе, – улыбнулся Иван.
– По душе, по душе!
… Пролетели три месяца.
– Верка, Верочка, Ваня сегодня приезжает! Вон телеграмму прислал. Побегу встречать его на пристань.
– Женя, а можно и я с тобой?
Женька замялась, а Верка вопросительно смотрела ей в глаза.
– Конечно можно!
До пристани почти два километра. Дорога шла заливным лугом, по её обочинам кивали жёлтыми головками лютики, первые летние цветы после одуванчиков. Женька нарвала небольшой скромный букетик. К теплоходу они опоздали и Ивана встретили на полпути к деревне. Увидев его, Женька бросилась навстречу, и смущённо остановилась, протягивая жёлтенький букетик.
– Здравствуй, Ваня. А это тебе.
Иван подхватил Женьку, закружил, а она весело смеялась.
– Здравствуй, моя Женечка! Соскучилась?
– Ещё как!
Подошла Вера.
– Здравствуй, Ваня.
– Привет, Вера.
– Женя, – обратилась Верка к подруге, – ну что ты за букет подарила?
– А что в нём такого? – спросила Женька.
– Так ведь жёлтые цветы дарят к измене.
Женька ошарашено смотрела на подругу.
– Ваня, выбрось цветы, – сказала она Ивану.
– Да не верь, Женечка, всякой чепухе.
Женька взяла из его рук злополучный букетик и выбросила цветы в траву. Но настроение от этого не испортилось, и Иван с Женькой, взявшись за руки, пошли, разговаривая о своём, изредка оглядываясь на Верку. А та шла сзади и кусала губы от злости. Молодые люди остановились.
– Вера, ну что ты сзади плетёшься, догоняй. Подхватывай Ваню под другую руку и побежали.
Верка развеселилась, но Иван для неё запретный плод, и как бы она не пыталась обратить на себя внимание, он не поворачивался в её сторону, а что-то нашёптывал Женьке, а та счастливо смеялась.
Иван был счастлив. Июнь. Прекрасный день. Любимая девушка рядом, Верка тараторит, пытаясь встрять в разговор, а они делают вид, что не слышат её.
А вот и Веркин дом. Не дом, а домина – крыша под шифером, стены обшиты вагонкой. «Не то, что мой домишко», – мелькнуло в голове у Ивана. Войдя в дом, они остановились у порога. Иван в нерешительности стоял, не зная, что делать. Женька жалась к его плечу, а Верка юркнула на кухню к матери, шепнув ей, чтобы та вышла и встретила гостя.
Анисья Ивановна, вытирая руки фартуком, выглянула в прихожую. Это была ещё довольно крепкая старуха. Верка у неё поскрёбышек. И родила её Анисья Ивановна себе на радость в сорок три года. Две старшие дочери, замужем и живут в городе, изредка навещая мать.
– Вы что как неродные, встали у порога? Проходите, сейчас обедать будем. Верушка, ты в какую смену работаешь?
– Я в первую была, мама. Во вторую Женька пойдёт.
– Женя, как это? – спросил Иван.
– Ваня, мы теперь сменами работаем. У нас с Верой на двоих одна группа коров в пятьдесят голов. Вера с утра работала, поэтому мы и опоздали тебя встретить. Я убегу к пяти часам на дойку, а ты отдыхай с дороги. А вечером мы с тобой обо всём и поговорим.
В половине пятого Женька убежала на работу, а Верка принялась усиленно угощать Ивана самогоном, который, после ухода Женьки на работу, принесла догадливая Анисья Ивановна, углядев что дочь не сводит глаз с жениха подруги. Тот сначала поотнекивался, но пару стопок всё же выпил. Его стало клонить в сон.
«Ох, хорош первачок, да заборист», – думала Анисья Ивановна.
– Вера, покажи мне Женину кровать, я немного отдохну, пока она на работе, – попросил Иван.
– Сейчас, сейчас, – захлопотала Верка, разбирая свою постель.
– Вера, да я сверху на покрывало лягу.
– Что ты, что ты, Ваня, разденься и отдохни по-человечески. Я сейчас налажу постель и выйду.
Анисья Ивановна, сложив руки под фартуком, понимающе улыба-лась. Только Иван заснул, Верка раздевшись, юркнула к нему под одеяло. Обвила жаркими руками, прильнула – не оторвёшь. Какой мужик устоит против такой ласки. «Женя, Женечка», – шептал Иван. За занавеской было темно, и полусонный пьяный Иван принял Верку за Женьку. Обессилев от ласк, они уснули, крепко обнявшись.
Женька прибежала с работы и первым делом за занавеску. Увидев Верку в объятьях Ивана, она делает движение к кровати с огромным желанием вцепиться в разметавшиеся по подушке Веркины волосы. В это время у Женьки за спиной выросла Анисья Ивановна.
– Тише, – зашипела она на девушку. – Не мешай спать молодым. Дай им Бог счастья да согласия.
Проснувшийся Иван увидел растерянную Женьку, рванулся к ней с кровати, но его удержали крепкие Веркины руки. Оплели шею – не оторвёшь. Сник Иван. Поняв, что произошло, он только прошептал:
– Верка, зачем ты это сделала?
– А затем, что люблю тебя, Ваня. Женька, чего смотришь? Мы те-перь с ним муж и жена.
Женька метнулась в свой уголок и, плача, начала собирать скудные пожитки.
– Женюшка, куда ты? – спросила елейным голоском Анисья Ива-новна. – Места в дому всем хватит: и тебе, и молодым. Верушка, при-глашай к столу подруженьку, выпьем за ваше счастьице.
Простучали Женькины каблучки по крыльцу. Застонал Иван, от-кинувшись на подушку. Он хотел было рвануться следом, да Верка вцепилась мёртвой хваткой:
– Не пущу! Я тебе девушкой досталась. Кто меня порченую замуж возьмёт?
…И вот Вера Степановна догнала Евгению Ивановну. Та посторо-нилась, пропуская её вперёд. Вера, проходя мимо, спросила:
– От кого сколотка-то носишь? Уж не к Ивану ли бегала? Мужика своего я тебе всё одно не отдам. Дочка у нас растёт.
Евгения промолчала. Верка побежала вперёд и злилась на Женьку, на мужа. Скоро десять лет, лет они с ним живут под одной крышей, и расписались почти сразу же после ухода Женьки. Иван сначала упирался, хотел уйти, но сметливая Верка, шепнула, что кажись она ещё и беременна, и Анисья Ивановна разнесла по всей деревне, что сколь хороший жених Верушке достался. Замуж зовёт.
Иван, услышав очередную сплетню, спросил у Верки с матерью:
– Скажите, о каком замужестве идёт речь? У вас кругом один обман. А я, как последний идиот, попался в ваши сети. Ловко же вы их расставили. А беременность, это тоже наживка? Поживём – увидим.
Но Верка не дура, чтобы жить с мужиком и быть не замужем. Что она приживалка, какая что ли. И поэтому на Ивана давили все – Верка, её мать, и даже подключили к этому секретаря комсомольской организации. И добились своего.
Иван, согласившись на брак, поставил условие: ни какой свадьбы. Просто запишут в сельсовете и всё. Верке хотелось свадьбу – пышную, шумную, но Иван сказал:
– Или идём и расписываемся, или вообще ничего не будет.
Верка жаловалась матери, размазывая слёзы по щекам:
– Мама, как же так? Я всю жизнь мечтала о свадьбе, о белом платье с фатой. Хочу свадьбу! Мамочка-а-а!
– Не реви, Верушка. Вот она синица у тебя в руках. А будешь сто-ять на своём – выпорхнет синичка, не изловишь. В Женькино окошечко стуконёт. Печать в паспорте будет – и ладно.
Так стала Вера Позднышева Верой Степановной Ворониной. Вскоре у четы Ворониных родилась дочка Леночка. И всё бы хорошо, да Вера нутром чуяла, что не простил её Иван, и что не любит он её, а только терпит, и то ради дочки, которую очень обожает и тешит.
И у Веры стало непроизвольно портиться отношение к дочери. Она просто завидовала ребёнку и ревновала её к мужу. Своё раздражение Вера часто срывала на девочке, которая видя кричащую на неё мать, непроизвольно съёживалась в комочек и затравленно смотрела исподлобья, прижимая к себе старую тряпичную куклу Акульку. Эту куклу маленькой Вере сшила бабушка Акулина и в шутку назвала куклу своим именем. Откуда она вытащила её, уму непостижимо, но с Акулькой девочка не расставалась.
…Вечером, придя с работы, Вера стала искать повод к чему бы прицепиться, чтобы сорвать зло, кипевшее в ней весь день, после встречи с беременной Евгенией. Увидев, что Иван так и не отремонтировал старый развалившийся стул, Верку прорвало:
– Иван, сколько можно тебе говорить – собери стул. Я без счёту раз за него запнулась.
– Вера, соберу, вот только с Леночкой сказку дочитаем.
– С Леночкой! Девка в школу пошла. А ты с ней всё, как с писаной торбой носишься. И бестолковая она. Вся в тебя!
Верка перевела дух и продолжила без всякого перехода:
– Всё небось ещё Женьку свою на уме держишь? Ванька, имей в виду, я ежели что – убью и тебя, и Ленку, и её стерву, и себя порешу! Так и знай!
Дочка испуганно прижалась к отцу.
– Уймись, Верка, никого не держу я на уме. Что тебе спокойно не живётся? Ребёнка вон всего перепугала. Если честно, это ты нам с Женькой жизнь сломала. До сих пор казню себя, что не побежал за ней следом в тот день. Скажи спасибо, что я с тобой живу, и то ради ребёнка.
– Премного благодарна вам! Твоего небось, сколотка Женька носит?
– А ты свечку, что ли держала?
– Не держала, но догадываюсь.
…Женька, после увиденного в доме Верки, бежала по улице, не зная, куда и податься. Опомнилась она в конце деревни. Опустилась на траву, обхватила колени руками и горько расплакалась.
– Деушка, што с тобой? Пошто эстоль горько ревишь? Хто обидел? Бываё я чем-то пособлю твоему горюшку.
Женька подняла заплаканное лицо. Перед ней стояла бабка Олёна.
– Ничем, бабушка, ты мне не поможешь. Предали меня сегодня, и жить мне совсем негде.
– Дак пошто не пособлю. Подём ко мне в избушку. Хоромы правда не ахти какие, но жить можно. Вставай, голубушка, да подём благословясь.
Женька послушно поднялась, подхватила свои вещички и пошла вслед за старушкой. Олёна жила одиноко. Родных у неё не было. Бо-былка – бобылка и есть.
– Зовут-то тебя как, деушка?
– Женя.
– Проходи, Женюшка эвонде за занавеску – тут будё твоя опочи-вальня.
«Опять за занавеску», – мысленно усмехнулась Женька.
– Тут, – старуха указала на маленькую комнатушку – наша с тобой кухня, обедать да чаёвничать мы тут будём. А это – наша горница, видишь, какая она светлая, тут мы с тобой розговоры вести будём, да гостей принимать. Ну што, высохли слёзоньки-то?
– Высохли, бабушка, спасибо тебе.
Женька помогала старухе по дому, ухаживала за ней, когда та болела и продолжала всё также работать дояркой. И где-то года через два совместной жизни отписала бабка Олёна Женьке свой ещё довольно крепкий домок. А ещё через полтора года старуха умерла, и Женька получила дом в наследство.
Женька была сирота. Отца она не помнила, а мать умерла, когда девочке было лет десять. И её отдали в детский дом, где она жила и училась в школе. Закончив десять классов, она приехала сюда работать дояркой по путёвке Комсомола, заключив с хозяйством договор сроком на два года. Да так и прижилась в этой деревне с красивым названием Берёзовка. Уж чего-чего, а берёз в Берёзовке было навалом – у каждого дома и не по одной. Были и старые, седые берёзы, у которых мшилась сединой кора, были средних лет, а были и юные берёзки, совсем как девчонки несмышлёные.
Так и жила Евгения одна. Пробовали подбивать к ней клинья деревенские ухажёры, да всем им был от ворот поворот.
На слова Олёны, что замуж пора, она отвечала:
– Бабушка, лучше я одна весь век буду жить, чем с нелюбимым маяться.
– Ох, девка, девка, – покачивая головой, говорила Олёна. –Дак ведь завсегда на миру так ведёцце: любят одного, а взамуж выходят за другого.
…Как-то раз, возвращаясь с вечерней дойки, услышала она за собой торопливые шаги. Не оглядываясь, молодая женщина пошла быстрее.
– Не торопись ты так, Женя, – услышала она за спиной знакомый голос.
«Иван!» – охнула она.
– Женя, я давно поговорить с тобой хочу.
Женька замедлила шаг. Они пошли рядом.
– Я давно хотел повиниться перед тобой, Женя. Прости меня за то, что так нехорошо у нас всё вышло.
Женька остановилась. И вдруг уткнулась ему в плечо и заплакала:
– У тебя хоть семья есть, а я одна-одинёшенька.
– Да уж, семья, – произнёс Иван. Он обнял её и прижал к себе.
Подойдя к дому, Евгения распахнула калитку и решительно сказала:
–Заходи!
Это был всего один вечер и одна ночь их любви. Провожая Ивана утром, Евгения сказала ему:
– Больше не приходи, Иван.
Тот что-то хотел возразить, но взглянув в глаза любимой женщины, кивнул головой, и ушёл…
И вот оно счастье. Она беременна! Теперь она не одинока!
А Верку терзали мысли: чей же ребёнок у соперницы: Ивана, или нагуляла от кого-то? Отношения в семье совсем разладились. Ивана раздражали горячие ласки жены. Ложась в постель, он сразу же отвора-чивался к стенке, и делал вид, что заснул. Утром на вопрос жены, почему так быстро уснул, отвечал, что устал.
Вот и сегодня, он опять отвернулся.
– Ваня, повернись ко мне, – настойчиво тормошила его жена.
– Отстань, Вера. Я устал и спать хочу.
– Что, с Женькой опять успел повидаться? Ну, смотри, доберусь я до неё! Всё глазища ей повыцарапаю!
Иван повернулся.
– Попробуй только тронь её! А ты! Как же ты противна мне! Я хо-тел полюбить тебя, да разве можно таких любить? Всё, я ухожу.
Вера не на шутку испугалась: а ведь и впрямь уйдёт. А Иван уже сидел на кровати, собираясь встать. Она упала перед ним на колени, обхватила ноги мужа руками:
– Не пущу!
Иван оттолкнул жену, торопливо натянул рубашку с брюками, взял куртку и вышел. Опахнуло осенней промозглой сыростью. Октябрь. Вера торопливо одевалась, лихорадочно соображая, как бы ей не потерять Ивана из виду. Она выскочила за калитку: «К ней, к ней полюбовнице пойдёт», – стучало у неё в голове.
Так и есть. Иван свернул к дому Евгении.
– Ах, ты сучка! Чужого мужика ей подавай! Вот сейчас я вас вместе и застукаю, все окошки выстегаю, по всей деревне разнесу, как передовой звеньевой, и передовая доярка полюбовничают.
Иван остановился у калитки, не решаясь войти. Он выкурил одну за другой две папиросы и решительным шагом подошёл к крыльцу. Поднявшись на него, он поднял руку, долго медлил, и наконец, постучал в двери.
– Кто там? – спросила Евгения.
– Это я, Иван. Открой, Женя, я к тебе насовсем пришёл.
Евгения уже хотела открыть, но в голове промелькнуло: «А будет ли счастье, если она разобьёт чужую семью. Иван так любит дочку. А уж Верка точно близко его к ребёнку не подпустит». Она чуть не застонала от боли.
–Уходи, Иван, не пущу. Слишком долго ты собирался.
Иван, не заметив Верку, пошёл в другой конец деревни. Та тоже побрела домой: «Ничего, ещё вернётся. Где такое тёпленькое местечко отыщешь?»
Но домой Иван не вернулся. Совхоз ему выделил (подальше от Веркиных хором), и жил он там один, вынашивая мысль, что надо бы уехать. Только вот дочка, как он без неё. «Вырастет – поймёт», – утешал Иван себя.
А Верку душила глухая боль: «Ишь ты, в квартиру ушёл, сколько месяцев уж один живёт. Наверное, к Женьке ходит ночевать. Убить бы её заразу и дело с концом». Распалив себя, Верка решилась. Она оделась и побежала к дому соперницы. Так и есть, у Женьки в окнах горит свет. «Сейчас ты у меня за всё заплатишь. Все космы тебе выдеру, глазища выцарапаю, сучка ты эдакая! Ага! И дверь не заперта! Поджидает любовничка!»
Верка решительно шагнула в дом. Евгения у стола гладила пелёнки. Она испуганно посмотрела на разъярённую бывшую подругу.
– Что, пелёночки наглаживаешь? Рожать собираешься? Так я помогу тебе сейчас родить, и ехать никуда не надо!
–Не подходи, Верка! У меня утюг в руках.
– Да что мне твой утюг!? Когда у меня вся жизнь поломатая? Ты. Ты разлучница, всё мне испортила!
– А не ты ли, Вера, сломала мою жизнь? Позавидовала нам с Иваном. Сейчас то чего хочешь? – спокойно спросила Евгения.
– А застегнуть тебя хочу! Вместе с твоим сколотком неродившимся!
– Не подходи! – угрожающе подняла утюг Евгения.
В это время в другой комнате заплакал ребёнок. И Верка оробела. Она тихо спросила:
– А Иван где?
– Нет его у меня. Да и зачем он мне? У меня Ванечка есть. Уходи, Верка подобру-поздорову. Я не знаю где твой муж.
Всю дорогу Верка, Вера Степановна Воронина шла и горько пла-кала. Слёзы набегали вновь и вновь, застилая глаза, и не давая душе никакого облегчения. А в голову назойливо лезли слова, сказанные когда-то давно бабкой Олёной:
– Неладно ты, деушка, сделала. На чужих слезах счастья-то не построишь. Ворованное счастье-то у тебя. Ворованное.
Продолжение сл.