Нью Йорком сражён до мороза по коже,
до слов восхищенья и, может, до слёз,
в толпе паломников и прохожих
и я взлетаю на Бруклинский Мост ...
Изящен и строг, как поздняя готика,
в огнях вечерних и в звезд мерцании
ты держишь мой взлёт надёжней наркотика
своим Отрицанием Всех Отрицаний.
Пой: “Аллилуйя!”, Гегель, друг мой!
Cпружинив о Школы Твоей трамплин,
махнул сквозь вечность с Манхеттена в Бруклин
Твой ученик - Джон Роеблинг!..
Цивилизация - песня длинная.
И я запел, на вершину встав,
где главных троссов цепная линия
звенит, вцепившись в пролёт моста.
Варварам, дезертирам Цивилизации,
взрывавшим в бешенстве башни Трейд-Центра:
“Вы ж опоздали веков на двадцать:
Бруклинский, Манхеттенский, Вашингтона,.. et cetera! ... ”
Здесь мчатся и ходят ньюйоркцы и гости, ...
“а дальше, - по строчкам, - как звёздам к ногам -
я вижу, стоял здесь Маяковский.
Стоял и стихи слагал по слогам.”
Забыв “не по Гегелю” революцию,
нахрап гегемона, классов месть, ...
чувствовал: цепи гипноза рвутся
и он пробужается.
Прямо здесь ...
Думал: “А что, если б нынче в России
“живьём мои видения встали:
борьба за конструкции, вместо стилей,
расчёт суровый гаек и стали? ... ”...
Ты - Арка спасенья над бездной гибели,
враньё, бессилие, - грузом с плеч,
и с красной строки в Новой Библии:
Бруклинский Мост ...
Это - вещь!
New York 2001