Вглядываясь в черноту зеркала без отражения,
стояла дама, окутанная немотой,
словно в коконе, защищающем от головокружения
застывших в полёте птиц, задумавшихся цветов и травы, будто одетой остекленевшей
волной...
На самом деле, не дама вглядывалась, а чёрное зеркало
мерно дышало, безразличное к немотствующей душе,
мириадами чёрных точек изредка посверкивая,
как старомодный убийца, стреляющий в жертву из арбалета, а не из лефошэ.
Вдруг сад раздвинулся, отвоевав пространство
у чёрной бесконечности, у звенящей немоты:
деревья по кругу двинулись, будто в священном танце,
невидимые руки поставили орган и арфу у разделяющей ничто и нечто черты.
Инструменты заиграли, но эта музыка
не долетала даже до серебряных, сквозных ветвей,
однако у единорога хватило мудрости
не смешивать пёстрый бисер и карты разных мастей.
Он просто вышел на середину, встав за дамой,
посмотрел прямо туда, где ночь,
он не собирался черноту переупрямить,
но и уходить не собирался прочь.
Чёрной нитью наматывалась небыль
на его золотое кручёное веретено -
так постепенно открывалось небо,
хотя увидеть его не каждому было дано.