- А это ты, Петрович? Давненько тебя не было.
Как всегда, он зашел незаметно с затерханой хозяйственной сумкой, из которой торчали две донки*.
- Хворал я маленько, легкие застудил. В сорок третьем сутки в холодной воде просидел и ничего, а тут...
- Слышал я про твои ночные приключения.
- Шо, СашкО мой растриндел? Небось, лодку запретил давать? Так я без лодки порыбачу. Вон с мостика брошу доночки, хоть бычков потаскаю.
- Никуда твои бычки не денутся, садись, рассказывай.
- А шо рассказывать, если ты уже все знаешь? Встал отлить, лодку шкивануло, ну и я, бултых...Мне не впервой за бортом полоскаться. Первый раз в Империалистическую, будь она не ладна. Я тогда на линкоре «Императрица Мария» матросом служил. Пошел в гальюн*, а тут, ка-ак, бабахнет...в общем, я свою надобность уже в воде справлял. Много братвы утонуло, а мне повезло.
- Петрович, ты давай не увиливай, байки твои морские я уже все наизусть знаю, ты мне лучше скажи, кто тебя на этот раз спасал.
- Кто, кто? Пацаны. Байдарки вышли на тренировку в 8 утра...
- Так ты что, всю ночь до восьми утра на лодке висел?! А вылазить не пробовал?
- Как не пробовал? Всю ночь только и делал, что пробовал.
- Ну, ты даешь! Хорошо, хоть вода сейчас не холодная.
- Водичка-то не холодная, да только воспаление схватил. Двухстороннее.
Меня СашкО знаешь как ругал за то, что я сразу не поплыл к берегу. Для меня полмили – как факстрот для тети Цили.
- Так чего же ты полоскался всю ночь?
- А лодка?! Лодку значить бросить и скоренько спасать свою жопу?
- Лодку, Петрович, списать можно, а таких ценных кадров, как ты, раз- два и обчелся.
- Мне Сашко тоже так сказал, только маленько покруче. Ладно, давай чайку по десять капель глотнем и я пойду, а то бычок уже заждался.
Чайком Петрович называет крепчайший самогон, который он настаивает на ореховых перемычках, от чего тот становится коричневым.
- Закусь у меня сам знаешь какая, - Петрович высыпал на газету десяток сушенных бычков, - ты чисть, а я разолью «чаек».
Пока Петрович разливает, я очищаю пузатых бычков.
- Это у меня «мартовичок» задержался. Гляди, сколько в нем икры!
- Бычки почищены, Петрович, за что пить будем?
- Мы что первый раз с тобой чаевничаем? За братиков моих, за морячков.
- За моряков!
Мы молча выпиваем, не чокаясь, и я вижу, как у Петровича начинают влажнеть глаза. Сейчас снова будет рассказывать про «Императрицу Марию», или про то, как его в Отечественную немецкая подводная лодка торпедировала. Но он молчит.
И я молчу, смотрю на этого сухого, просоленного и обветренного всеми ветрами старика, и думаю о том, сколько процентов правды в его байках . Ну, не может один человек столько пережить и столько успеть! Что-то здесь не так. И Александр Иванович, внук его, он на водной станции «Авангард» самый уважаемый тренер, тоже предупредил, чтобы я ни в коем случае не выдавал деду лодку. А еще сказал, чтобы не слушал его байки. Так и сказал: «Не пей с дедом, он, как выпьет лишку, таких баек тебе понарассказывает, Джек Лондон отдыхает». Не то, чтобы СашкО не любит деда, но его раздражает, что он «вечно здесь ошивается», ну, и, конечно, «чаепития» в боцманской...
- Петрович, очнись! Ты как на флот попал?
- Сам же говоришь, что слышал сто раз мои байки.
-Ничего, послушаю еще раз.
- В 14-ом я с отчимом уголь возил в порт, он кочегаром на паровозе был, а я у него вроде помощника. Однажды пока уголь сгружался, я тайком на турецкий пароход залез. У меня давно мысля была сбежать в Стамбул, на всякий пожарный , я даже кулек сухарей за пазухой носил. Пробрался я на «турка» на этого и закопался в угольной яме. Не знаю, сколько я просидел там, может сутки, а может, двое...Сухари кончились, а мне пить охота, хоть помирай. Ну, я и вылез оттуда. Кочегары турецкие, как увидели меня чумазого, аж лопаты побросали. Притащили к капитану, сидит жирная турка и лыбится. Даже попить не дали, заперли в трюме до самого Стамбула. В Стамбуле меня турчина своему приятелю продал, тоже капитану. Так я попал на контрабандистскую шхуну.
- А сколько тебе было?
- Шестнадцать. Вот так и началась моя морская жизнь. Год юнгой отходил, а потом тюрьма. Поймали нас с контробандным грузом. Мы в Одессу чулки шелковые и табак гнали, а назад – оружие. Вот, нас и сцапали...
Ты фонарик мне еще не стырил?
- Будет тебе фонарь, не торопи. На следующей неделе схожу к путейцам, там у меня кореш работает.
- Только, гляди, чтобы он, как у стрелочников был! С ним рыбачить ночью – одно удовольствие. Ладно, пойду на мостик.
Петрович вышел и забыл свою сумку с донками, хватаю и бегу догонять.
- Ты куда собрался, рыбак хренов?! Может удочки возьмешь?!
Петрович хитро улыбается.
- Я это специально, чтобы ты проводил старика, а то споткнусь ненароком. Жди этих спортсменов!
Мы останавливаемся на краю мостика и старик долго шарит в сумке.
- Все, отрыбачил, пошли дальше чаевничать! Банку с червями дома оставил.
- Ну, ты даешь! Дам лопату, копни речного.
- Да я, если честно, и ловить-то не очень сегодня настроен. Справа, вот здеся еще побаливает.
Мы возвращаемся в боцманскую, Петрович достает початую бутылку. Я тем временем выуживаю из холодильника два вареных яйца и кусочек ветчины. Мы усаживаемся и хоть пиши с нас картину «Рыбаки пьющие чай». Ряд весел, стоящих у стены, в углу куча канатов, якоря, спасательные жилеты...
«Авангард» - это моя летняя подработка, вообще-то, я работаю на железной дороге. Пару раз в неделю дежурю, выдаю лодки, подновляю краской номера...
- За моряков!
- За моряков! Ты бутылку убери со стола, а то, не дай Бог, Сашка твой зайдет или начальство.
- Сашка уехал со своими на соревнования.
- Э-эх, серьезный у тебя напиток, Петрович! Давай, трави байки.
- Не надоело? Ладно, давай про Врангеля расскажу.
- Про Врангеля я уже сто раз слышал.
Эту байку Петрович мне уже рассказывал и я помню ее наизусть. Как они на канонерской лодке первые ворвались в Севастополь, а Врангель несколько часов, как отчалил на крейсере «Адмирал Корнилов»...
- Расскажи лучше, как тебя фриц торпедировал.
Из всех морских баек Петровича эта более-менее смахивает на правду.
- Слушай, если не надоело. Наш эсминец сопровождал караван, а фрицы сидели на дне, ждали. Первая торпеда в кормовой отсек попала, я уже в воде был, когда вторая подошла, я ее своими глазами видел, подо мной прошла. Нас со всего экипажа человек сорок до камышей доплыло. А вода не то, что сейчас. Градусов 14, не выше. Повисли на камышах и дрожим, а фриц с берега бьет по нам из минометов. Вечером осветили, суки, ракетами и молотят без перерыва. Сижу, как жаба в красной водице, почти всех братишек побил фриц. Ну, думаю, хоть так, хоть так помирать... Полез на берег, а ног не чувствую, омертвели ноженьки. Ползу вдоль берега, гляжу -впереди еще морячок с нашего эсминца, еще один... Нас со всего гвардейского экипажа семеро выползло к своим. Потом в госпитале еще четверо Богу душу отдали...
- Давай, хлебнем молча за братков моих.
Мы пьем за моряков, а потом долго молчим. Петрович провалился в какие-то свои воспоминания, а я почему-то подумал о фонаре: «Обязательно схожу к путейцам. А еще нужно поговорить с Александром Ивановичем, когда он вернется с соревнований, не нравится мне Петрович, недолечили старика.»
Через неделю я притащил на «Авангард» новенький железнодорожный фонарь. Увидел Александра Ивановича и с радостной улыбкой пошел ему навстречу.
- Как выступили?
- Как всегда. Я до конца не был, пришлось вернуться.
- Вот, передайте деду с наилучшими пожеланиями.
- Что это?
- Фонарь для рыбалки.
- Отрыбачил дед, вчера похоронили.
Я растерянно стоял на берегу с железнодорожным фонарем в руке, от досады, что я не успел, хотелось зашвырнуть его подальше в воду.
Прошли годы, я уже стал забывать водно-спортивную станцию «Авангард», пока, однажды, не забрел в Музей Судостроения и Флота. Шел между экспонатами, останавливаясь подолгу возле макетов парусников и боевых кораблей Черноморского флота. И тут, сердце мое екнуло, гляжу и не верю своим глазам. Глядит с фотографии на меня Петрович, только молодой и красивый, а рядом форма висит морская с орденами и медалями, и кортик...Читаю про его «байки морские», глотаю слезы, а губы шепчут:
- ПРОСТИ, ПЕТРОВИЧ.
донка* - короткая удочка для донного лова.
гальюн*- туалет на судне