Верхушки тополей в ночи терзали небо,
Из тысяч мелких ран, как кровь сочился свет.
На фоне этих бед я выглядел нелепо,
Без шпаги, без плаща, под звуки кастаньет.
Окурок за окурком рассыпаясь на минуты,
За пачкой пачка комкались часы.
Не двигаясь, как будто в саван ревностью окутан
Я продолжал стоять как сукин сын.
В кармане шерудя шуруп, каштан, и три монеты,
Я ненавидел так же, как любил.
Зрел дикий виноград, и созревал мой план вендетты
И близился парад светил.
Бессовестно горел свет в комнате за шторой.
Знакомый силуэт дразнил и возбуждал,
Чем чаще он мелькал в окне немым укором,
Тем шанс не навредить был беспощадно мал.
Окурок за окурком рассыпаясь на минуты,
За пачкой пачка комкались часы.
Не двигаясь, как будто в саван ревностью окутан
Я продолжал стоять как сукин сын.
В кармане шерудя шуруп, каштан, и три монеты,
Я ненавидел так же, как любил.
Зрел дикий виноград, и созревал мой план вендетты
И близился парад светил.
Рисунок удивлял мгновенной сменой ритмов,
Звучанием в унисон аорт, лимфа узлов
Мне не хватало слов, не помогли пол-литра,
Чтоб сделать первый шаг, и наказать любоф.
Окурок за окурком рассыпаясь на минуты,
За пачкой пачка комкались часы.
Не двигаясь, как будто в саван ревностью окутан
Я продолжал стоять как сукин сын.
В кармане шерудя шуруп, каштан, и три монеты,
Я ненавидел так же, как любил.
Зрел дикий виноград, и созревал мой план вендетты
И близился парад светил.
Верхушки тополей в ночи терзали небо,
Из тысяч мелких ран, как кровь сочился свет.
На фоне этих бед я выглядел нелепо,
Без шпаги, без плаща, под звуки кастаньет.