Ой, во поле, да во чистом
Дует ветер веселой,
Дует ветер по пречистой
РУси – матери родной…
В серых сумерках накрапывал мелкий, пакостный дождик. Словно надоедливый гнус, мелкие капли пролезали сквозь одежду, липли к коже. Лапти чавкали в грязной жиже, онучи намокали и распускались. Двое мужчин да мальчик – подросток пробирались сквозь лес, отмахиваясь от комаров, да негромко напевая песню.
И сулите что хотите
Хоть каменьев, хоть златА
Мне родней всего на свете
РОських зЕмель красота...
- А что, Багоня, слыхал я, что есть такие земли, где круглый год лето. Правду люди бают, али как? – спросил мальчишка.
- Тебе б, Глушата, всё только б сказки слушать… Есть такие земли, Персией зовутся. Красоты невиданной. Солнце по небу кругами ходит, не заходя, птицы дивные поют – перья из драгоценных каменьев, а каждое перо – аж с мою руку. А как тамошние бабы пляшут – глаз не оторвать. Видел я рабу - персиянку у княжего двора, уж как плясала, как плясала. И лебедем ходит, и чреслами трясет. Монетками обвешалась - она пляшет, а они звенят как колокольцы на тройке. Только лицо всё время тряпкой чуднОй закрыто, но видно, что сама она вся тёмная, как золой её натерли. Но хороша… – с искренней грустью вздохнул рассказчик, почесав затылок под бесформенной шапкой. – А еще там, говорят, дворцы красоты неписанной, да и богатства у тамошних царей несчетные.
- Расскажи, Багоня, уж коли начал! Не томи!
- А главный город у них – Багдад. Правит там халиф – царь. Во весь город – огромный богатый торг! И чего там только нет, и материя шелковая, и яства, о коих только мечтать можно, и злато, и серебро, и кони быстрые. И звери там диковинные ходют – вельбуд называются. Не пьют, не едят, а сколь на себе поклажи возят – десять коней не подымут! Мужи книжени там науке каждого встречного учат – будь ты хоть княжич, хоть погань. Да что там, Персия – это не наша деревня. Хоть бы глазком на старость лет взглянуть…
- Всё, забалакались, здесь об ночь будем – наконец, подал голос третий их спутник, Колоб, скидывая с плеч суму – вон и вертеп подходящий, хоть от мокроты сокроет.
Пещера была небольшой, тёмной, но сухой. Раскинули у входа костерок, сели ужинать – по паре корок хлеба на брата, вода ключевая, что днем набрали, да по горстке лесных орехов.
Дрова в костерке потрескивали, по стенам бегали мрачные тени.
- Глянь-ко, дядько, никак блазень? – вдруг дрожащим голосом прошептал Глушата.
- Да не, на нас же кресты православные, охорнють! Не явится блазень, испужается! – глуховато прошептал Колоб, но крест под холщовой рубахой нащупал, и крепко зажал в кулаке.
К пещерке приближалась тёмная фигура в длинном одеянии. Из–под капюшона не видно было лица, а длинные полы закрывали ноги, и поэтому казалось, что человек скользит над мокрой от дождя травой, не касаясь её.
- Ты кто? Ворог али друг? – окликнул незваного гостя Глушата.
- Калика я перехожий, Требибором кличут. Ай, поделитесь, люди добрые, ужином, уж три дня росинки маковой во рту не было, – чуть постанывая, нараспев изрек нежданный гость.
- Садись, дедушка, места много - подвигаясь, позвал его самый младший из путников.
- Милости просим – привстал Колоб, и вдруг, неожиданно для себя самого, до земли поклонился пришедшему.
Багоня с Глушатой, обомлев, вытаращили на него глаза, не понимая в чем дело…
Калика оказался маленьким, сухеньким старичком. Лицо, испещренное морщинами, казалось, светилось спокойствием, а в глазах таилась вековая мудрость, будто старик видел всё на свете. Под его взглядом путники невольно поёжились, и каждый подумал, что калика видит его насквозь, читая самые потайные мысли в самых дальних уголках души.
- А, что, дедушка, много ты земель видел? – осторожно спросил Глушата. Он как-то робел перед стариком (чего за собой, отродясь, не замечал), но любопытство всё-таки пересилило.
Старик, с наслаждением посасывая корку хлеба, усмехнулся:
– Много, деточка, много. Столь много, что и не расскажешь обо всех. Вы, я слышал, в Персию идти вздумали? – чуть повернув голову, обратился дед к Колобу, как к старшему.
- Хотим мы в ту страну, что там лежит, где небо с землей соединяется, - удивлённо ответил щербатый путник, - Хоть Персия, хоть Китай. Нету мочи больше в деревне жить. То неурожай, то поборами обдирают в три выи. Да и голод уж из году в год. А в дальних землях, говорят, реки молочные с берегами кисельными, всё, что надобно – бери, сколь унесёшь. Да и красоту заморскую поглядеть охота. А тут что? Сырость да хлябь, ни радости, ни взору услады.
- Бывал я в Персии… Да только небо там выше нашего, - путники, услышав эти слова, заметно погрустнели, - А что красоты тамошние – так какая там услада… Пыль да песок ветром завевает, домы каменные стоят… Девки там почитай и на улице не появляются, все по гаремам сидят, а коли и выходят – так покрывалами черными до пят закрыты. И не заговоришь с такой… Да и пекло там – солнце так греет, что камень плавится, разве ж можно там жить? Ни дождика, ни свежести. Ну а что люди там мудрые есть – и то правда. Дак только у нас на Руси не меньше умных – то. Вот у вас земля не родит, так надобно по – другому за ней ухаживать. Да и то, что водой её заливает – дело поправимое. Тока труда поболе вложить, и такие урожаи будут – что обзавидуешься.
И не было ничего, что давало бы повод усомниться в словах старика. Глушата уже заметно хлюпал носом, готовясь заплакать.
- Да не хнычь - улыбнулся дед. – Как солнце выйдет – покажу вам, где небо с землей встречается.
Глушата украдкой взглянул на старика, и в глазах появились чуть заметные проблески надежды…
- Ведун, научи меня неразумного, как рожь растить? – тихонько, чтоб другие не слышали, попросил Колоб, - да только так, чтоб и самим хватало, и князю в подать, и чтоб на прибыль оставалось? Авось, пригодится…
- Ну, слушай, да запоминай – вдруг улыбнулся Требибор и в глазах его запрыгали радостные искорки.
Проговорили они до первых лучей. Дождевая туча уже давно лениво уползла к востоку, и сквозь листву кое – где пробивались яркие солнечные блики. Шелестел золотом лес, а в воздухе разливалась такая свежесть, что даже мысль о персидской жаре казалась крамольной…
Уже четверо путников друг за другом топали по лесной тропинке, вдыхая полной грудью утренний воздух, размышляя каждый о своем. Сначала шли вдоль оврага, из которого вытекал звонкий ручеек, которой змеился и весело журчал, словно указывая людям путь. Когда солнце уже поднялось над головой, наконец, вышли на лесную опушку - впереди виднелась небольшая деревня, и действительно, небо с землей соединялось именно в ней.
- Так, дед, обожди, это ж наш дом, мы ж оттуда и путь начали! Нет там неба, оно дальше! – изумленно воскликнул Глушата.
- А ты не в даль смотри, а наверх – раздался спокойный голос и путешественники задрали головы – протяни руку, да и прикоснешься к небу - то, и ближе ты его, молодец, нигде на земле не увидишь.
Глушата, смеясь, водил рукой у себя над головой, а ласковое солнце своими лучами нежно гладило его пальцы, будто и впрямь он прикасался к небесам. Спутники его только молча улыбались, глядя на такое веселье.
- Послушай, дед, - оглядываясь, начал было Глушата, но их ночного собеседника рядом уже не было….