Под балконом выступивших бровей
стою,
как под гильотиной,
как в продовольственном строю
нищеброд.
Покрытый илом и тиной
ища брод,
всматриваюсь в веки -
на верёвке, на человеке
два повисшие полотенца,
постиранные с утреца,
натянутые ветром
и чем-то вроде лица.
Твой фасад,
и на нем роса,
твой исход,
твой лоб,
два прищурившихся окна -
свет оставленного телевизора,
одиночная камера,
куда нельзя
ни по лестнице,
ни по лозам.
Вырубить, выдолбить бы,
как вандал,
в стене
как бы уступы скал -
переносицу,
что покажется глупцу
частью носа,
художнику вопросом,
а слепцу не покажется вовсе.