Танино детство
Летом, когда наступали долгожданные майские праздники, моя тетя, которую все в нашей семье называли не иначе, как Верочка, отвозила свою маленькую дочку Танечку в деревню к отцу и матери. Городской, непривычной к просторам вольготной, сельской жизни Танечке очень нравилась деревня, а сама Таня приглянулась дворовому гусю. Звали его Гусар. Он был один на весь двор – огромный, воинствующий и авторитарный. Как известно, отсутствие конкуренции рождает монополизм.
В тот майский погожий денёк Гусар важно расхаживал по двору, проверяя свои владения и лениво, слегка утомленный неоспоримостью своего превосходства, как бы нехотя прихватывал за бока сонных гусынь. Скука, одним словом. И тут на улицу выбежала Танечка. Гусь обомлел. Распахнул клюв, чтобы выплеснуть свой восторг, а получился хриплый, сдавленный гогот – красотой поперхнулся – по двору семенила яркая, диковинная птичка, издавая нежные, ранее не слыханные, волшебные для гусиного слуха трели. Это была рапсодия спустившегося с небес ангела. В розовой курточке, белых ажурных колготочках, с белоснежным бантом на макушке, Танечка казалась Гусару райской, неземной красоты птицей, случайно залетевшей в наскучивший своей предсказуемостью двор. Быстро оправившись от эстетического шока, Гусар распростёр свои могучие крылья и кинулся к Тане, как к мечте всей своей жизни. Он схватил девочку за большую красную пуговицу, и потащил к забору, где дремали осоловевшие от ласкового весеннего солнышка порядком надоевшие гусыни.
- Слышь, Вер, не Татка ли рёв подала? – прислушиваясь, спросил дочку отец. - Пойду, гляну!
Леон вышел на крыльцо и увидел, как гусь, крепко зажав в клюве большую красную пуговицу, волок испуганную девочку в сторону забора. Таня отчаянно махала руками и ревела, но вырваться не могла.
- Ах ты, шовинист треклятский! Щас я тебе задам!
Леон схватил хворостину и легонько протянул гуся по спине. Но Гусар не собирался выпускать из клюва свое сокровище. Закалённый уличными боями с соседскими гусаками, он упорно тащил свою добычу к забору под ревнивый неодобрительный гомон очнувшихся от майского оцепенения гусынь. И только когда Леон приголубил Гусара метлой, гусь отпустил девочку, но, громко возмущаясь и угрожающе хлопая крыльями, попёр на хозяина. Вторая встреча с метлой оказалась последней. Побеждённый Гусар, злобно шипя, отправился за утешением в свой гарем.
…Танечка любила вставать в очередь за пенкой. Орешки славились щедрыми ягодой малинниками. Вот и на участке у Леона разросся в конце сада посаженный еще его отцом, Осипом, роскошный малинник. Верочка собирала садовую малину и варила варенье. Во дворе стояла плита-керогаз, на неё ставили большое глубокое блюдо, засыпали туда ягоду, песок, доливали воду и варили варенье. Горячий малиновый нектар заполнял всю улицу таким терпким, зовущим, головокружительно-сладким ароматом, что вокруг Верочки сразу собиралась толпа ребятишек – дочка Таня, её двоюродные братики и сестрички, гостившие у бабушки Саши, и соседские мальчишки и девчонки.
Верочка любила порядок во всем.
– Давайте- ка в очередь, чтобы всем досталось! – весело командовала она.
Верочка раздавала маленькие блюдца, выстраивала детей в очередь, и те послушно ждали, когда Верочка будет снимать пенку и накладывать её каждому в блюдечко. Когда Таня подросла, она с улыбкой вспоминала те радостные минуты ожидания в очереди, чтобы получить свою порцию тянучего, как патока, чудесного лакомства, несравнимого с самыми дорогими конфетами!
Ах, наше деревенское детство – разве не оно со временем становится тем островком светлой радости, от которого мы мчимся на всех парусах гордым фрегатом в долгожданную, обетованную взрослую жизнь, и к которому причаливаем спустя годы побитой житейскими штормами утлой лодчонкой или груженой горьким опытом баржой… Но стоит уткнуться носом в родной до боли бережок, как – о чудо, начинают снова расти мачты новых надежд, и мы белокрылой яхтой возвращаемся снова в море прекрасной своей непредсказуемостью ЖИЗНИ…