я закатаю тебе рукава, путаясь в своих же пальцах,
мне трудно признаться, но как же мать была права:
я не умею разбираться в людях, да и в себе, собственно, тоже.
ты слышал, как бежит мороз по коже?
это великолепно.
я умолял целую вселенную позволить мне почувствовать это снова,
но, знаешь, она не милосердна.
а я всё так же смотрю на твои фото,
сижу на твоей странице каждое утро после душа мокрый
и думаю, что стоит посмотреть на запястья.
я закатаю тебе рукава, путаясь в своих же пальцах,
мне очень страшно, потому что я убит твоей несчастностью,
вот почему ты стоишь и не двигаешься?
почему позволяешь?
я не похож на слабого, которому нужны чужие подачки,
да и ты вроде не из подобных,
но я чувствую, как ты не дышишь сейчас.
замираешь на мгновение и смотришь любопытным взглядом,
тебе интересно, что я задумал, а мне же так стыдно, что ты настолько рядом,
что ты стоишь на расстоянии десятка сантиметров, и твоя рука прямо сейчас в моей власти.
мне так страшно, господи, так страшно.
я вдыхаю свежий воздух октября и улыбаюсь, словно всё нормально, и я в порядке,
ты киваешь, нетерпеливо бегая глазами от руки и обратно,
но руку всё равно не убираешь.
ты ведь знаешь, ты ведь понимаешь, верно?
что я разглядываю каждый выступ вены,
что я пальцами вожу по запястью, умоляя, чтобы не сорваться,
чтобы не снять с тебя эту чертову рубашку с курткой,
и чтобы ты не заметил этого противного чувства.
закатываю я тебе рукава, путаясь в своих же пальцах,
и всё-таки, мама была права:
я так и не понял, в кого мне можно, а в кого нельзя влюбляться.