***
Птицы затихли около трех,
глубже стал и мутней вдох.
Сейчас полчетвертого: тишь и страх.
Листья сморщились на дубах.
Глубже стал и темней мрак.
Около пяти закричал толстяк,
на скором пути в невесомый ад
сбитый черной ночной машиной
лет эдак восемьдесят назад.
И все... Новая тишь-мгла.
Сон гимнастический до утра
с ароматами дерева и камина.
Раба озноба
В коридоре эхолотное ведро и швабра.
От мрака отслаивается местная чупакабра -
начальник железной дороги и жэка,
умершвляет животных и человеков.
Позже они оживают и пьют из крана
воду холодного океана.
Мороз заглатывают жадной жаброй,
вновь обескровливаются чупакаброй.
Туннель сосуда, как мертвый хобот,
там засыпает начальник жэка.
С ним дремлет рядом раба озноба,
напоминающая человека.
***
Наполняются сумерками колонны, подпирающие плечами храм,
мой взгляд не касается твоих глаз, я разряжен,
как теряющая энергию и вольфрам лампа.
И теперь уже ничто не мешает
присоединиться к дисциплинированным мертвецам
под присмотром ученого и лаборанта.
***
Кулаки, фасоль, бобы,
кто-то сонный, кто-то пеший
толстоносая черешня,
окровавленные лбы.
Вдохом медленным вберу
звезд поломанные трубы.
Драка тихая у клуба.
Сон стремительный к утру.
Приближение зимы.
Смесью шепота и хруста
превращаются в дымы
кулаки, фасоль, капуста.
Подслушанный рассказ школьницы
На станции купила все, что просила мама.
Так получилось, что расплатилась точь в точь, без сдачи.
Приехала, нашла несколько дохлых мышей на даче,
ржавый замок от взорванного в тридцатые храма.
А потом приехал дедушка, директор школы,
похожий на профессора Паганеля.
И мы собирали листья желтые вдоль забора
и в полный голос весь вечер пели.
***
Вначале мы спали-двигались головой на запад,
потом развернули спящие тела милиционеров
и спали-двигались на восток.
Потом наступило утро, открылся городской парк,
и мы проснулись в очереди на колесо обозрения.
Потом путешествовали без рук, без ног,
с глазами широко открытыми.
***
сложив обугленные кисти
луна легко легла на дно
и вместо писем дождь и листья
стучат в окно
***
Можно неотрывно смотреть в окно поезда Москва - СПб,
а можно уснуть и проснуться на пять секунд.
И тогда редкие худые ели не успеют устроить бунт
против вышневолочковского отд-я КГБ.
Вдоль железнодорожного пути ломкие хрупкие гнилозубые ели.
Ели-незнакомцы распускаются при входе в лес. Прости,
мы опять по глупости не успели Прийти
на помощь. Нас задержали окна поезда и свет пути,
и все те же прозрачные ели.
Дом покинутый замерзал, умирала у холодной печи мышь.
Мы ехали через ночь после долгой дневной метели,
мимо сугробов белых и белых крыш.
***
Теплый дом у замерзшей речки.
Еще одно утро. Почти прошлогодняя трава.
Постоим рядом со временем,
в котором все были живы.
***
Ветер всю ночь бушевал у кромки
сильной греческой буквы Ро,
бился лысой башкой в окно,
превращаясь то в броненосец Потемкин,
то в перевернутое ведро.
Дом дрожал, как говяжий студень,
змеи по трубам стремились вверх.
Спали химеры больших орудий
под гулкий шепот и тихий смех.
Все разбились давно на пары.
Свет расколотый на куски.
День пополнил резервуары
влажной темени и тоски.