Пустыня, нет конца и края,
И разум выжигает пал.
Скуля, молясь и проклиная,
Не чуя ног, бредет шакал.
Здесь нет дорог, в песке все тает,
И ветер заметает след.
Здесь все живое умирает,
И шансов на спасенье нет.
Глоток воды, такая малость,
Хотя бы каплю на язык.
Одна надежда лишь осталась…
Молил… то хрип был, а не рык.
Спаси… Одно простое слово,
Воды или хотя бы тень.
И услыхал в раскате грома,
Воздастся, но на пятый день!
А миражи вдали плясали,
Над муками его смеясь.
И так маняще зазывали,
С реальностью ломая связь.
И время будто бы застыло,
На небе замерший зенит.
В песке не выроешь могилу,
И жажду он не утолит.
Сухую кость под слоем пыли,
В момент какой-то увидал,
И, ухватив тот «дар пустыни»,
Он с жадностью ее глодал.
Когда обман перед глазами,
Покажется ли легче путь?
Ведь можно жрать и грязь, и камни,
Кого вот только обмануть?
А силы нет, чтоб даже охнуть,
Бессилия не побороть.
И так охота лечь и сдохнуть,
Но смерти не дает Господь.
Слеза катилась, засыхая,
След оставляя на щеке.
Он, о глотке воды мечтая,
Лежал на выжженном песке.
Легко наверное на небе,
Не зная бед его, летать,
Жить в тишине и вечной неге…
Голодных сытым не понять…
Ответь мне, в чем я провинился,
Хотя, наверно, знаю сам.
Вина лишь в том, что я родился…
Я неугоден небесам…
Но пятый день настал однажды,
Оазис, он скорей, ползком…
И в луже, утоляя жажду,
Давился илом и песком.
Затем, почуяв где-то рядом,
(Лишь падаль может так вонять).
И отыскав источник смрада,
Он стал ей брюхо наполнять.
- Спасибо, Господи, воздалось,
Ты вновь наполнил жизнью мир!
Забыты голод, жажда, слабость,
Благодарю за этот пир!
И он был счастлив, как ни странно,
И не хотелось умирать.
Но ночь прошла, и утром рано,
Исчезло все… Хотелось жрать…
Он вновь скулил, опять молился,
Просил слезам шакальим внять.
Ответ в видении явился -
На пятый день придешь опять…
Нет у истории финала,
И не предвидится пока.
Быть может, счастливы шакалы,
И их кормящая рука?
Иль не готовы мы к иному,
Быть может, так устроен мир?
Рай одному, ну а другому,
На пятый день протухший пир…