Я в июле тебя встретил, в позабытом, старом сквере.
С книгой Пауло Коэльо ты сидела на качелях.
Под белой чёлкой с синим шлейфом, горели черные глаза.
Помню, как тогда подумал, вот она моя она…
***
Мы с друг другом породнились с полувзгляда, с полуслова.
Взявшись за руки, бродили, не замечая времен года.
Ты в прекрасном черном платье, и в огромных красных «гадах».
Я в толстовке, с банкой пива, почему то всегда справа.
***
В шумных клубах мы курили, закрываясь от бармена.
Одурманенная дымом ты смеялась и краснела.
Все цвета от райской неги наши вены разносили,
В темных закоулках мира, где с тобою шприц делили.
***
Думал я, что будут вечны, эти чувства между нами.
Но ранним утром в теплой ванне, ты в свои неполных двадцать,
Себе вены отворила от непонятной печали.
Алой кровью написала: «НАДОЕЛО ВСЁ, ПРОЩАЙТЕ»…
***
Я кричал и бился в стены не жалея тонких рук.
В этот день затих навеки трех сердец неровный стук.
Над тобою наклонившись, гладил выпуклый живот.
В бреду ломки понимая, вас ни кто мне не вернет.
***
И уже прошла неделя, одиноко, непривычно…
Я к тебе домой явился, чтоб в вещах твоих забыться.
На десятом этаже, за надежной толстой дверью,
Нас пытались разлучить, чувства ставя под сомненье.
***
Твоя мама мне открыла, меня молча проклиная.
Пряча взгляд я, в пол, заметил, что она уже седая.
Помню, как тогда рыдая, тебя молила позабыть.
Но она не понимала - любовь меж нами не разбить.
***
Комната вокруг хранила аромат твоих духов.
В нем летали отголоски, о тебе, моих стихов.
Все слова, что я сказал, больше те, что не успел,
Давят память. Я устал. Безразлично все теперь.
***
Душно стало. Я один. Как же манит подоконник…
Должен стать чертой последней в моей жизни этот вторник.
Знаю путь. Он за окном. Там среди небесного простора.
Открываю резко раму. Знаю, встретимся мы скоро.
***
Я летел к тебе на встречу, так желая вновь обнять.
Вот лежу и слышу крики. Ужас. Скорую. Дурак.
Вы не трогайте меня. Дайте мне уйти спокойно…
Не спасайте! Как же так? Думаете, что вам все можно?
***
Меня черство, против воли, откачали доктора.
Приковав к больничной койке, свое презрение не тая.
И я заперт в рваной плоти, средь раздробленных костей,
Умоляя эхо жизни отпустить меня скорей.