Держать дистанцию, чтобы не подпускать к себе потенциально опасного,
Всё так странно, послушай.
Когда становишься чем то страшнее раковой опухоли, вдавленного перелома черепа.
Вот она хроническая депрессия, дисфония моего внутреннего голоса,
Бутылка крепкого алкоголя, которая станет последней,
Здравствуй, четыре стенки дубового ящика, в котором тебя закопают,
Запах химии и адреналина в воздухе держится стойко,
Белые потолки и больничные койки,
Вечно тяжелые веки, вечно низкое давление,
Вечность пропитана кровью, а небо такое яркое,
Что невозможно смотреть из-за резкой боли,
В привыкших к люминесцентному освещению глазах.
Даже самым жестоким порой нужна эта жалкая нежность к кому-то,
Смешно да и только, но так дико горько.
Я юный моряк попавший в безумный шторм,
И если мое искалеченное тело когда-нибудь окажется у твоих скалистых берегов —
Ответь, станешь ли ты есть его для избавления от собственных внутренних драм,
И раздирая на части каждое сказанное мной слово.
Или может быть, вылижешь каждую мою рану, каждый изъян,
Чтобы в дальнейшем отплатил тебе той же монетой.
Как приглашение к связке взаимовыгодных отношений.
Но как ни крути, второй способ более действенен.
Веревки стягивают запястья, стягивают совесть и желание чего-то человеческого,
Мораль никому не нужна.
Всё и так давно прогнило.
Раздеваю тебя прямо на полу, а ты и не сопротивляешься, глаза такие печальные,
Но я слишком пьян, чтобы почувствовать что-то противоестественное и отвращение к происходящему.
Настежь открытые окна, одинокие ночные прохожие становятся вздрагивающими свидетелями,
Как трогательно и громко две родственные души обретают радость.
Меня начинает тошнить — то ли от количества выпитого, то ли от проблесков вины и здравого смысла,
Которые в данной ситуации эквивалентны рвоте.
На шее ожерелье из фиолетовых отпечатков, забавно быть человеком.
Лучшие паяцы падают с крыш и попадают в могилу,
Не очень удачные попадают под колеса, и отправлются в реанимацию.
Я бы последовал примеру, но моя бездонная паранойя не дает мне покоя,
Невозможно отделаться от предательски саднящего чувства, будто мне больше некого убивать.
Жизнь как засраный поезд с тонированными вагонами,
А позади вечно голодные гастарбайтеры из средней Азии разбирают рельсы.
Пишешь записку о том, как устал ждать, пока бог отыщет тебя.
Поэтому найдешь его сам.
А его и нет, и в тебе сквозных в разы больше чем прочитанных молитв.
Я целую твои стигматы, и дарую свой терновый венок.
У нас на двоих заброшеный парк аттракционов, чертово колесо.
Нет риска риска выпасть, превратиться в фарш, только риск открыться.
И мы уже почти.