Есть на дне такое дно, что до дна еще одно,
дна не чувствуя пруда, доставало дно пруда.
А оно держалось, но, дном на дне и не за дно,
дна бы не было тогда, кабы вот еще вода.
Так она, над дном и дном, если бы одна вода,
то и было бы в одном дно под уровнем пруда.
Вот до брода брод не плод, а однако дно до дна
волновало тиной род, в этом не было вреда.
Вред по сути был в одном, и до дна ему продлить,
над водою водоем, и чего водой бурлить.
Остров тот же, и один сам себе, и господин,
да вода, кругом вода, размываются года.
Век и долгим из веков, человек до облаков
ползал проще, не летал, облаками мир считал.
Тысячи и лет до зим, прежде чем весною осень,
призадумался один, и посыпались вопросы.
(Тысячи и лет до зим, прежде чем в воде налим
призадумался о дне, почему вода на дне.)
Почему так много дел, для чего во - до - раз - дел,
до морей куда река, облака ли на века.
Так ли воздух кислород обособленных пород,
если всех обьединить смогут ли руководить.
С ниоткуда рыбы рты не открытыми держали,
и построили мосты, да перила не сдержали.
Падали, тонуть не смея, дно боялись обезвожить,
плавать впрочем не умея, и тонули, дно же все же.
Где и рыбы захлебнутся исторически не важно,
как и эти не вернутся, утонувшие однажды.
Дело многое не дело, мели спали на отмелях,
сны признаться были в деле, да их мели не смотрели.
Все хотели, здесь и сразу, заносили и заразу,
безобразия от лени, и ступени не терпели.
Лестница все выше - выше, крыши звездами держались,
шебуршали светом мыши, только тени ночью жались.
Кутерьма искала правду, лжи хватало для небес,
приходилось ложь за гланды и тащить в дремучий лес.
Волоком не успевали, волки серостью хвосты,
дальше леса правду гнали, ну а там опять мосты.
А под ними те же днища, дно за дно одним цепляя,
строили им городища, берегами погоняя.
Рыб вот жаль, хоть в чешуе, утонуть не их судьба,
обчесаться голове, в жабрах их всегда вода.
Как бы не было воды, так бобры добры кабы,
под водой не те ходы, грызли крепкие дубы.