светлой памяти моего отца посвящается.
в обед она слегла и напролёт всю ночь
в бреду металась, скрежеща зубами,
и, шестилетний, он ни чем не мог помочь
вдруг сразу сильно постаревшей маме.
его клонило в сон, но годовалый брат
всё время хныкал и смотрел на плошки,
а он сейчас и сам покушать был бы рад,
но в целом доме не было и крошки.
два месяца назад, шумя и матерясь,
к ним заявились выпившие дяди.
мать, выпучив глаза, божилась и клялась,
что муж представлен областью к награде;
что в партию вступить решил; что инвалид;
что рад отдать последнюю рубашку,
но главный среди них, скучающий на вид,
ей предъявил какую-то бумажку.
и с той поры пошло всё наперекосяк -
их для других людей как бы не стало.
пытался он узнать, что значит слово "враг",
но мама только охала устало,
а перед сном она, целуя образок
и истово крестясь, взывала к Богу,
чтоб отпустил грехи, и чтоб отцу помог
осилить безнадёжную дорогу.
брат всё же задремал, и старший из мужчин,
прочь отогнав воспоминанья эти,
вдруг понял, что сейчас из них лишь он один
способен дать отпор голодной смерти.
и он пошёл туда, где в хлипенький причал
уткнулись две больших рыбацких лодки
и, став чуть в стороне, визгливо закричал:
"у Митрича глаза - как у селёдки!"
вдруг стало тихо так, как будто на Земле
все звуки, ошалев, исчезли сразу.
не принято хохмить в малюсеньком селе
над тем, кто от рожденья косоглазый.
и Митрич, бригадир, поднявшись в полный рост,
держа в руке увесистую щучку,
вдруг глухо хохотнул: "ну, погоди, прохвост!
вот я тебе сейчас устрою взбучку!"
он посмотрел на дом, чернеющий вдали,
подумал: "сколько их таких по миру?",
и, наступив на борт, с победоносным "пли!"
метнул рыбёху в юного задиру.
и пусть не очень густ из щуки холодец,
да и уха не шибко жирновата,
но так, примерно так, мой будущий отец
спас, весь дрожа от страха, мать и брата.