Они умели дружить
Юрия Гагарина и Германа Титова в 1961 году окрестили «звёздными братьями». Используя воспоминания самих космонавтов и их близких, я публикую выдержки, взятые из сборника «Бессмертие Гагарина», повести, написанной Юрием Алексеевичем «Дорога в космос» и книги Германа Титова «Голубая моя планета».
Встреча.
(Из воспоминаний Титова)
Будем знакомы, Юра!
Голубоглазый «старлей» протягивает мне руку. Окидываю его взглядом. Ладно пригнанная шинель. Чуть скошенная к правой брови фуражка придаёт молодому лицу выражение озорного мальчишества.
- Герман, - отвечаю я и крепко пожимаю ему руку своему новому товарищу. «Станем ли мы друзьями?» - мелькает в сознании.
А Юра сдвигает фуражку на затылок,- я вижу чистый без единой морщинки лоб,- таинственно озирается по сторонам и, сощурившись, говорит полушёпотом:
- Есть идея…
Не понимая ещё, в чём дело, я удивлённо смотрю на Юру, а он наклоняется к моему уху и шепчет:
- Бросаем авиацию и подадимся в писатели, - загадочно помолчав, он добавляет. – Псевдоним я уже придумал…
Юрий выпрямляется и весело, громко выкрикивает:
- Юрий Герман…
Я смеюсь от души, а про себя думаю: «С этим-то мы подружимся»…
Назначение
8 апреля 1961 года Государственная комиссия в узком составе решала вопрос об утверждении пилота – командира корабля и его дублёра. Пилотом был назначен старший лейтенант Юрий Алексеевич Гагарин, а его дублёром – старший лейтенант Герман Степанович Титов.
- Комиссия решила: лететь Гагарину. Запасным готовить Титова… Мгновенное чувство разочарования. Но сразу беру себя в руки.
Вижу Юрины глаза, сияющие радостью, весёлую ямочку на его щеке, слышу его удовлетворённый вздох и ловлю себя на мысли, что я одновременно и рад за Юру, и по-хорошему завидую ему. Юрий вскидывает на меня свои светящиеся глаза – в них не одна только радость. К радости подмешано смущение. А по тому, как он силится сдержать улыбку, чувствуется, что Юра вроде бы даже стыдится своего везения.
- Скоро, Гера, и твой старт! – доносится до меня.
Перед полётом.
(Из воспоминаний Гагарина)
На космодром летело несколько космонавтов. Всё могло случиться. Достаточно было соринке попасть в глаз первому кандидату для полёта в космос, или температуре повыситься на полградуса, или пульсу увеличиться на пять ударов – и его надо было заменить другим подготовленным человеком. Уезжающие товарищи были так же готовы к полёту, как и я.
Рядом сидел мой ближайший друг - Герман Титов, великолепный лётчик, коммунист, человек с чистой, почти детской жизнерадостностью. Он тоже смотрел на проплывающую внизу землю и тоже думал, и, наверное, о том же самом, о чём размышлял и я. Порой наши взгляды встречались, и мы улыбались, понимая друг друга без слов. Опасения тех, кто полагал, будто нас нельзя предупреждать о полёте, чтобы мы не нервничали, не оправдались. И я, и мой товарищ, который в любом случае был готов занять место в кабине «Востока», чувствовали себя превосходно.
Герман сидел ко мне в профиль, и я невольно любовался его правильными чертами красивого задумчивого лица, его высоким лбом, над которым слегка вились мягкие каштановые волосы. Он был тренирован так же, как и я, и, наверное, способен на большее. Может быть, его не послали в первый полёт, приберегая для второго, более сложного…. Уже несколько дней мы питались «по-космически», выдавливая из тюбиков в рот вкусную космическую пищу. О полёте разговоров не было, говорили о детстве, о прочитанных книгах, о будущем. Беседа велась в шутливом тоне, мы весело подтрунивали друг над другом. Никаких сомнений ни у кого не оставалось.
Уже несколько дней мы жили по одному расписанию и во всём походили на братьев-близнецов. Да мы и были братьями: нас кровно связала одна великая цель, которой мы отныне посвятили свои жизни.
На старте
(Из воспоминаний Титова)
- Я смотрю вдаль, туда, где высится гигантское тело ракеты. Серебристая, огромная, без поддерживающих монтажных ферм, она так просто вписывается в панораму степи и, почти сливаясь с белёсым от безжалостного солнца небом, будто дрожит – то ли от марева утренней дымки, то ли от нетерпения – скорее, скорее оторваться от Земли и умчаться в бездну Вселенной!
А там, на самой вершине фантастической сигары, за холодными листами металла, за крепкой тканью скафандра, - человек. Там – Юрий.
… Таким я запомнил утро космической эры. Меня нередко спрашивают: « Какие чувства я испытывал, когда улетел Гагарин?» Вероятно, хотят услышать, как я переживал и волновался. Скажу прямо, что в момент непосредственной подготовки ракеты к старту я был больше увлечён технической стороной дела, следил за прохождением команд, докладами космонавта с деловой, профессиональной точки зрения. Для волнений времени почти не оставалось…
На саратовской земле
(Из воспоминаний Гагарина)
- В эти волнующие первые часы возвращения на Землю из космоса произошло много радостных встреч со знакомыми и незнакомыми друзьями. Все были для меня близкими и родными. Особенно трогательным было свидание с Германом Титовым, который вместе с другими товарищами прилетел на реактивном самолёте с космодрома в район приземления. Мы горячо обнялись и долго от избытка чувств дружески тузили друг друга кулаками.
- Доволен? – спросил он меня.
- Очень, - ответил я, - ты будешь так же доволен в следующий раз…
Ему очень хотелось обо всём расспросить меня, а мне очень хотелось обо всём ему рассказать, но врачи настаивали на отдыхе, и я не мог не подчиниться их требованиям.
Мы все поехали на берег Волги, в стоявший на отлёте домик. Там я принял душ, пообедал и поужинал сразу, на этот раз по-земному, с хорошим земным аппетитом.
После небольшой прогулки вдоль Волги, полюбовавшись золотисто-светлым небом заката, мы поиграли с Германом Титовым на бильярде и, закончив этот удивительный в нашей жизни день – двенадцатое апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года, - улеглись в постели, а через несколько минут уже спали так же безмятежно, как накануне полёта…
Всем сердцем
Через три с половиной месяца после своего полёта Юрий совершает второе кругосветное путешествие. На этот раз по земле и по воздуху. Чехословакия, Болгария, Финляндия, Англия, Польша, Куба, Бразилия и Канада восторженно принимали посланца Страны Советов.
Когда настало время старта в космос Титова, Гагарин находился далеко от космодрома, в западном полушарии Земли. Но всеми мыслями, всем своим сердцем он был на Байконуре.
- Надо ли говорить, сколько было у нас радости! – вспоминал Юрий Гагарин…
- Пиши, - сказали мне товарищи, передавая авторучку и блокнот. – « Космос. Титову».
- Может быть, «майору Титову»?
- Дойдёт и так, - возразил Каманин, - в космосе один Титов.
«Дорогой Герман, - писал я, - всем сердцем с тобой. Обнимаю тебя, дружище. Крепко целую».
Нахлынувшие вдруг чувства большой искренней любви к другу, смело свершающему новый, более сложный, чем довелось выполнить мне, полёт в космосе, так переполнили меня, что я даже запнулся – что же сказать дальше?
- Пиши, - подбодрили меня товарищи, пиши: «С волнением слежу за твоим полётом, уверен в успешном завершении твоего полёта, который ещё раз прославит нашу Родину, наш советский народ. До скорого свидания».
- Подпишем все вместе? - спросил я друзей.
- Нет, - запротестовали они, - Герману будет приятно получить радиограмму именно от тебя. Так и подписывай: «Твой друг Юрий Гагарин».
На борту «Востока-2» эта радиограмма, пройдя полсвета, прозвучала в то время, когда Герман, пролетев в космосе более 200 тысяч километров, уже пошёл на шестой виток вокруг Земли. Потом, когда мы встретились в районе приземления, он сердечно поблагодарил меня за неё.
Гагарин прилагает все свои силы и возможности и вылетает из Канады на Родину. Не отдохнув после утомительного перелёта через Атлантику и Европу, он спешит на Волгу, в район приземления Титова.
Два взгляда на одну встречу
Гагарин:
- Я застал Германа Титова в знакомом двухэтажном живописном домике, в котором я отдыхал после своего возвращения из космоса. Сухощавый, гибкий, сильный и необыкновенно ловкий, он, несмотря на все тяготы суточного пребывания на орбите, дышал здоровьем, и только в красивых, выразительных глазах его чувствовалась усталость, которую не могла погасить даже улыбка. При виде его у меня дрогнуло сердце. Мы обнялись по-братски и расцеловались, объединённые тем, что каждый из нас пережил в космосе.
С чисто профессиональным интересом перелистал я бортовой журнал космического корабля, лежавший на столе. Записи в нём в нём сделаны чётким, разборчивым почерком, на страницах встречались беглые рисунки: пятиконечные звёзды и спирали. « Совсем как на страницах рукописей Пушкина»,- подумал я, вспомнив любовь своего друга к творчеству великого поэта. Я даже подумал, что хорошо было бы опубликовать записи наблюдений, сделанных в космосе.
Титов:
… Я подъезжаю к двухэтажному особняку, к тому самому стоящему над Волгой особняку, в котором отдыхал после полёта Юра. Но тогда была сырая весна, а сейчас пышный закат лета. Густая зелень радует взгляд. Ничего, что она чуть тронута увяданием, эта зелень родной Земли после долгого и трудного космического путешествия – 700 тысяч километров за 25 часов 18 минут – я дышу не надышусь волжским воздухом, гляжу не нагляжусь на всё земное. И вдруг навстречу мне выбегает Юра! Смуглый, белозубый, порывистый. «Как он сюда попал? – обрадовано недоумеваю я . – Ведь ещё вчера был на другом конце света, в Канаде!...» А Юра уже, с разбегу обхватив меня, мнёт в объятиях, горячо дышит в мою небритую щёку:
- Ну, вот и ты слетал!... Я же говорил…
Мы что-то лепечем – по-детски бессвязное, восторженное. Но вот в какой-то момент я подмечаю в Юриных глазах знакомые озорные искорки. «Приготовиться!» - командую я себе. Так и есть, Юра, повернув голову к Андриану Николаеву, моему дублёру, кидает:
- «А каков Герман»!
Для посторонних это всего лишь радостное восклицание, но я то знаю, куда гнёт Юра. Андриан, сразу смекнув, что к чему, подключается к игре.
- «Он имел сильные страсти и огненное воображение, но твёрдость спасла его от обыкновенных заблуждений молодости», - подбрасывает Андриан очередную цитату из пушкинской «Пиковой дамы».
И снова голос Юры:
- «Герман трепетал, как тигр, ожидая назначенного времени…»
- «Перестаньте ребячиться!...» - дословно цитирую и я того, другого Германа.
Юра усмехается, легко треплет меня ладонью по щеке, и я слышу серьёзное, негромкое, озабоченное:
- Ты знаешь, Гера, обычно я засыпаю мгновенно. А в ночь перед твоим стартом мне не спалось. Я всё время думал о тебе.
Защита дипломов
Профессия для Гагарина и Титова была всем. Каждый из тех, кто был зачислен в первый отряд космонавтов, хотел слетать не один раз. Для этого нужно было постоянно учиться, ездить в командировки, на прыжки, осваивать новые типы самолётов и космических кораблей. В сентябре 1961 года Гагарин, Титов вместе с другими космонавтами поступают в военно-инженерную Академию имени Жуковского, в 1961 году закончили с отличием по специальности «Пилотируемые воздушные и космические летательные аппараты и двигатели к ним» и получили квалификацию «лётчик-космонавт-инженер».
17 февраля 1968 года защищали дипломы космонавты второй группы, куда входили Юрий Гагарин и Герман Титов.
На этот раз «на экзаменационной орбите» Космонавт-1 и Космонавт -2 летали вместе, в один и тот же день и час.
В экзаменационном зале развешены чертежи, схемы. «Поболеть» пришли друзья, уже получившие дипломы…
Накануне защиты дипломов мы беседовали с генералом Каманиным:
- У вас завтра новый старт?
- Да. К нему готовились пять лет. Учебная программа очень насыщенна. Космос требует обширных знаний. Новые полёты будут сложнее прежних. Надо отдать должное: космонавты учились исключительно прилежно, а ведь они не только учатся. Государственная, общественная работа требует много времени. Кроме того они участвуют в подготовке к полётам новых космонавтов. Оценка дипломов у всех защитившихся – «отлично».
- И всё таки, наверное, волнуетесь?
- Пожалуй, нет. У космонавтов прекрасные педагоги.
…Зачитываются рецензии оппонентов. Их написали видные специалисты. Особо отмечается, что выпускники Гагарин и Титов самостоятельно провели сложные расчёты, лабораторные исследования, разработали схемы, модели.
Все мнения сходятся на том, что представленные работы свидетельствуют о глубоких инженерных знаниях их авторов, об умении применить их на практике.
…Гагарин. Отлично. Отлично.
…Титов. Отлично. Отлично».
Впереди – новые испытания самолётов, подготовка к космическим полётам.
Нравственные идеалы
Гагарин и Титов были нравственными идеалами для детей и молодёжи. Они жили в гуще кипучей жизни комсомола, пионерии, глубоко вникая во все их дела.
1962 год. Всесоюзная пионерская организация отмечает своё 40-летие. Под мощные аплодисменты присутствующих к микрофону подходит Юрий Алексеевич Гагарин. В своём выступлении он отметил, что «человечество открыло новую эру, эру полётов в космос. Но эта эра только началась, и, очевидно некоторые из присутствующих здесь в зале, а может быть, многие, обязательно побывают в космическом пространстве, слетают к другим мирам, откроют новые планеты. В ответном слове пионеров есть слова, которые уже тогда определили, что значит для них подвиг космонавтов.
С другом встать в строю едином,
К новым двигаться вершинам,
Стать Отчизны верным сыном
Как Гагарин и Титов,-
Будь готов!
Всегда готов!
1 июня 1962 года на Ленинских горах состоялось открытие Дворца пионеров и школьников – нынешнего Московского городского Дворца детского (юношеского) творчества. А уже 24-го ноября Дворец посетили Юрий Гагарин, Герман Титов и Павел Попович. Они, а позже и другие космонавты стали наставниками, шефами вновь открытого отдела астрономии и космонавтики. Эти традиции продолжают жить и сегодня.
Трагедия
Судьба отвела им на дружбу всего восемь лет. Смерть Юрия Гагарина прервала не только полёт первопроходца Вселенной, но и дружбу «звёздных братьев»…
Тайна гибели первого первопроходца Вселенной до сих пор остаётся тайной. 27 марта по плану авиаполка, обеспечившего специальную подготовку лётчиков-космонавтов, Юрий должен был выполнить три контрольных полёта с проверяющим. Необходимо было получить допуск к самостоятельным тренировочным вылетам после трёхмесячного перерыва. «Нелётная» пауза была вызвана подготовкой дипломной работы в академии им. Н.Е. Жуковского.
Учебно-тренировочный реактивный истребитель МиГ – 15УТИ с двойным управлением, в котором находились лётчик-космонавт Юрий Гагарин и полковник ВВС Владимир Серёгин, разбился утром 27 марта 1968 года. Их останки обнаружили в 65 километрах от аэродрома вылета Чкаловский, в берёзовой роще, неподалёку от деревни Новосёлово Владимирской области.
Скорее к Юре
(из воспоминаний Титова)
- Я тогда находился в Италии, и вдруг эта неожиданная, непредвиденная,
не укладывающаяся в голове весть. Все, что я передумал и перечувствовал, пока итальянский журналист, медленно подбирая русские слова, читал мне вслух сообщение из какой-то газеты, можно пересказать только очень и очень приблизительно. Оцепенение, жестокая тяжесть, словно перегрузки, навалившиеся не только на тело, но и на душу, что-то говорю, а кажется, говорит кто-то другой. Смотрю на свои руки и не смогу сообразить, почему сжимаются и разжимаются пальцы, а они движутся механически, сами собой, помимо моей воли. И какая-то опустошённость, чувство незащищённости и злость от сознания того, что ты до обидного бессилен, что ты ничего не можешь исправить и ничем – хоть бейся головой об стенку – не можешь помочь. И отчётливые, старательно выговариваемые слова: «При возвращении на свой аэродром самолёт потерпел катастрофу…» Очень старательно выговариваемые слова. Отчётливые, до звона в ушах.
Потом дорога в Рим – сквозь ночь и мартовскую сырость. А в мыслях одно: «Скорее в Москву… Скорее домой… Скорее к Юре». Почему-то казалось, что придётся доказывать, что кто-то будет чинить препятствия. Но уговаривать никого не пришлось. Все понимали – я должен успеть на скорбную тризну в Центральный Дом Советской армии, чтобы сказать другу последнее прости.
Следующие дни – или недели?- прошли в тумане: Валя, девочки, товарищи, их жёны, ещё какие-то люди. Провалы в памяти, блуждание между явью и бредом. И неожиданные вспышки воспоминаний.
Воспоминания… Воспоминания… Воспоминания… Потом всё исчезает в темноте, словно кто-то резким движением вырубил свет. И в кромёшной тьме вдруг слышу мелодию Али Пахмутовой. Тихо-тихо звучит Юрино любимое: «Когда усталая подлодка из глубины идёт домой…» Я узнаю Юрин тенорок, несильный, хрипловатый, как бы доносящийся издалека, и вслух подпеваю другу.
А выше – берёзы
После ехал на Владимирщину, в Киржачский район, туда, где в глухом лесу, неподалеку от деревеньки Новосёлово, горбится серый камень. «Здесь будет установлен памятник…» - высечено на камне. В том месте, куда упал самолёт,- глубокая яма, наполненная тихой водой. Кто-то заботливый обсадил яму ёлочками. А выше – берёзы. Без макушек и верхних ветвей. Долго, не отрывая глаз, смотрел я на искалеченные деревья: всё хотел – хоть что-нибудь – узнать о последних в жизни секундах двух отважных людей.
Через год я привёз на место гибели Юры жену и детей. Таня то и дело спрашивала: « Здесь погиб дядя Юра?», - Галка ничего ещё не понимала, а о чём думала жена, сосредоточенно всматриваясь в неживую воду? Может, припомнилось ей невозвратимое время, когда мы, только-только приехав в Звёздный, жили с Гагариными в одной квартире? «Царице Тамаре – дар Грузии», - шутил он, протягивая ей веточку мимозы. А может, она вспоминала, как после смерти нашего первенца Юра просиживал у нас ночи напролёт? Или она думала о моих многочисленных полётах? Я не стал её расспрашивать, но наверное, обо всём она передумала, стоя у молчаливой ямы. Я же опять смотрел на безверхие берёзы и спрашивал себя: что же могло произойти?
С мыслью о будущем
Я не могу спокойно видеть Юриных дочерей – Леночку и Галочку, стесняюсь разговаривать с Валей Гагариной, прихожу в замешательство, если вдруг она увидит меня смеющимся.
Проходят годы, но по-прежнему хмуро молчат берёзы, и я по-прежнему пытаюсь во что бы то ни стало представить себе, как же всё это было.
Не расскажут об этом берёзы.
Не расскажет об этом пригоршня сыпучего подзола, привезённого Валей Гагариной оттуда, где расступились берёзы, чтобы в чистой как слеза воде свободно отражалось небо. Переменчивое – что ни миг, то иное – Юрино небо. Небо, которое он любил больше жизни.
На часах в рабочем кабинете Гагарина, когда ни глянешь на их циферблат, замершие стрелки показывают одно и то же время 10 часов 31 минуту. Часы не идут. 27 марта 1968 года в 10 часов 31 минуту перестало биться Юрино сердце.
Юрия нет с нами. И всё же он по- прежнему участвует в каждом полёте. Те, кого ожидают готовые к старту ракеты, перед отлётом на космодром приходят к Юре. Это стало традицией, непреложной, как закон. И после их ухода в альбоме, лежащем на письменном столе Гагарина, остаются записи.
Да, покорение космоса стало делом нашей жизни… Понимаете? Жизни!.. Мы пришли в космонавтику не за звездами и чинами, а ради большого, важного, нужного людям дела. И Юра стал космонавтом не ради одного витка вокруг Земли, принесшего ему заслуженную славу, но всё-таки всего лишь одного витка. «Космонавтика – моя профессия, и я выбрал её не для того, чтобы выполнить первый полёт и уйти…» - писал он. И в свой последний, трагически оборвавшийся полёт на тренировочной машине Юра уходил с мыслью о будущих космических полётах.
Такое близкое недоступное небо.
(из интервью Тамары Васильевны Титовой)
- Активная, эмоциональная, целеустремлённая жизнь для Германа закончилась после гибели Ю.А. Гагарина. И не только потому, что они были очень дружны с Юрой. В первую очередь из-за того, что ему запретили летать. На самом верху посчитали, что раз мы потеряли своего первого космонавта, второго нужно было сохранить любой ценой. Для Германа это было равносильно приговору.
Через два года после гибели Юрия Гагарина, второй космонавт Земли поступил в Военную академию Генерального штаба. Вся его последующая жизнь была связана с военным космосом. В 90-е годы прошлого столетия он был заместителем начальника Центра Командно-измерительного комплекса по управлению космическими аппаратами военного назначения. Теперь Главный испытательный центр испытаний и управления космическими средствами носит имя Германа Степановича Титова. Лицею №1 города Краснознаменска также присвоено его имя. Но заветная мечта – ещё раз облететь вокруг нашей голубой планеты – для Титова так и осталась неосуществлённой.
Материал подготовлен Еленой Леоновой