Эта несчастная; сумасбродная; полоумная;
её всегда нужно кормить с ложечки и радовать;
она никогда не счастлива сама;
она в миноре; чем бы ни занималась, всё не то, не так,
ей нужен он, но не потому, что он так хорош,
и не потому что он может её порадовать,
просто с ним спокойнее; её постоянное кошачее напряжение спадает,
она расслабляется, но ушки настороже: вдруг отнимут,
обидят, да мало бы что вообще,
кроме того, что и так всё у неё серо, уютно лениво серо,
дымчато и перламутрово серо, не смейте трогать,
этот хрупкий серый флакончик прозрачного яда,
она не даст так просто расколоть своё безумие,
свою младенческую цепкость,
свои прелестные кулачки и розовые на сером щёчки,
фарфоровая, она, чудовище, вязкая и клейкая,
безвкусная карамель, вострубите, звуки,
пронзите стенки иерихонские, The wall китайскую невеликую,
картонку зашорившую, термос зеркальный,
кокон окаменевший, мысли застывшие, по кругу бредущие,
чувства заспиртованные, ограниченные страхом и отвращением,
свят-свят-свят, изведи её, пусть изыдет на волю полностью,
глаза откроет и слух, цвет себе выберет и имя,
вдохнёт радости и улыбнётся по-настоящему,
сама, для себя, ведь это ей надо больше всего на свете,
без этого жизнь её пустая и неискренняя,
никого она не любит, и всего боится,
и прогоняет себя в тёмный чулан плакать.
За что? Что она себе сделала?
Какая фурия прокляла её неосторожным гневом?
Кто внушал ей это серое небо и серое бесплодное поле?
Кому поверила она, забыв себя и тоскуя у окна?
Встань и иди, призрак сумерек,
вернись в дом свой, в зеркало своё,
стань на место в сердце, пробуди её от кошмарного сна,
пусть вспомнит себя и будет счастлива,
всегда, сама, единственная и настоящая в приветствующем её мире.
Здравствуй, дорогая!
Как ты? Куда путь держишь?
Сияет ли твой огонь в сердце мира?
Озаряет ли безмятежность чуткую?
Все пришедшие прекрасны,
всех люблю таких,
и ты тоже
теперь
как и
я