Солнце то замирало, то кубарем скатывалось за холмы. Вечерний воздух, напоенный ароматами цветов, был густым, как кисель, который хлебали двое мужчин, сидящие на козлах.
- Да проснись же ты, каналья! – щелкая кнутом, прикрикнул один из них на засыпающую лошадёнку.
- Не надо нервничать, Джузеппе, - с улыбкой сказал тот, что постарше, - у каждого в жизни бывают неудачи. Не убивайся так, просто приложи все силы к тому, чтобы больше это не повторялось. И удача станет твоей спутницей. Но, поверь, она девица капризная, и чтобы её приручить, надо работать и работать, не покладая рук. Если надо, мы будем репетировать и днём и ночью, мы будем читать текст до тех пор, пока он не начнёт преследовать нас даже во сне.
- Брось! Это всё та толстая старуха, в чепце с розовыми кружевами. Кто её просил вопить на всю площадь? Её бы заставить кривляться перед этими зажравшимися ремесленниками, да ещё и в полуденный зной. У них – фиеста, а мы вкалываем! У меня от пота грим потёк! Как я мог ещё упасть? Как мог, так и упал! А она видите ли – «Так не умирают!». Вот скажи мне, Антонио, ну где она могла видеть, как умирают, а как нет.
- Ты ещё так молод, Джузеппе, - задумчиво глядя в пространство, произнёс его спутник, - зрителя надо любить. Каждого из них, будь то ремесленник или купец! Ты должен сыграть так, чтобы каждый из толпы почувствовал, что ты на помосте только для него, и что это не ты умираешь, а он сам! Поймай его взгляд, почувствуй дыхание, и тогда всё получится. И ни-ког-да, слышишь, никогда не задумывайся, как тебе упасть. Просто падай, будто тебя и впрямь убили. Если задуматься, тебе повезло – ведь то, на что у других уходит лет десять, ты проживаешь за час. Поделись этой жизнью со зрителями, не замыкай её в себе, не отделяйся. Ладно, иди спать, завтра очередной город, очередное представление. Летиция сама найдёт ночлег.
Услышав своё имя, лошадёнка оглянулась, и, словно прочитав мысли хозяина, засеменила к стоящим неподалёку деревьям. И когда далёкая звезда всплыла в вышине, осматривая укутанные туманом холмы, старый Антонио всё ещё сидел на козлах, мурлыкая под нос незатейливую песенку:
Улыбнись, друг мой, улыбнись!
Даже если душа умирает,
Улыбнись, друг мой, наша жизнь,
Так жестока порою бывает.
Ну, а если ж нет сил улыбаться –
Просто маску шута надевай,
За тебя он привычен смеяться,
Ты ж артист, лицедей, так и знай!
Улыбнись, друг мой, улыбнись…
- О! Несравненная Лучинда! Как же ясен твой взгляд! Я прошёл тысячи миль, я убил тысячи врагов! Я принёс то, что ты просила и выполнил все условия твоего отца! Теперь нет преград нашему счастью! О! Порадуй сердце моё ласковым словом! Ответь же взаимностью на огонь любви твоей! - Джузеппе заламывал руки, падая на колени перед бутафорским балконом. Сверху, с видом глубочайшего презрения на него смотрела его сестра Изабелла, загримированная так, что на вид ей можно было дать не семнадцать, что соответствовало истине, а лет тридцать-сорок. Пышная грудь, обрамленная морем рюшей тоже была бутафорской, и Белла, не умевшая двигаться с таким «богатством», то и дело чертыхалась. Глядя на это, Джузеппе с трудом сдерживал смех.
Собравшийся на площади народ затаил дыхание, даже мальчишка – булочник перестал жевать, восхищаясь смелостью героя пьесы. Почтенные матроны утирали глаза засаленным кружевом некогда белых платочков, представляя такого героя перед своими балконами, и предвкушая красивую развязку истории большой любви.
Джузеппе покрывался холодным потом – только бы не сплоховать, только бы красиво упасть, чтобы все поверили. Краем глаза он посмотрел за импровизированную кулису – там стоял старый Антонио и одобрительно улыбался. Джузеппе успокоился. Раз Антонио улыбается, значит, всё идёт как нельзя лучше и можно просто сконцентрироваться на роли.
- Нет! – словно свист хлыста звучал над замершей толпой ответ высокомерной Лучинды, - Ты не достоин! Я лучше убью себя, чем достанусь простолюдину!
Зрители ахнули. Изабелла картинно занесла руку с кинжалом над своей огромной грудью и замерла в этой позе.
- Так не жить же мне на этом свете! – Джузеппе вонзал себе в сердце нож, пятно томатного сока окрашивало белую батистовую сорочку в кроваво- красный цвет, и актер ниц падал на сцену.
- Убииииили! – вдруг раздался крик в толпе, - Лекаря!
Сминая друг друга, к сцене хлынули особо впечатлительные дамы. Одни – чтобы действительно оказать помощь умирающему, а большинство же просто из любопытства – убедиться, действительно ли умер этот бравый идальго.
А Антонио уже протягивал руку. Ухватившись за неё, Джузеппе встал и привычно ослепительно улыбнулся. О том, какое действие его улыбка оказывала на кумушек и молодых вдов – можно было рассказывать легенды. Второй рукой Антонио обнимал смущённую Изабеллу, и так, все втроём, они выходили на прощальный поклон. Звучал шквал аплодисментов, шляпа, с которой юный помощник обходил толпу, быстро наполнялась мелочью, среди которой встречались и серебряные монеты.
- Шикарно выступили, - шептал Антонио, ободрительно похлопывая Джузеппе по плечу, - Идите, отдыхайте, я пока Летицию запрягу.
- Больше чувств! – кричал взволнованно Антонио, когда Джузеппе произносил очередной монолог, - Больше жизни, блеска в глазах! Ты – Аполлон! Ты – прекрасен!
- И нет мне счастья средь богов! И нет мне света на Олимпе! О, Зевс! Твой взгляд испепеляет! Ну, дай мне милости своей! Ту, что душа моя желает, женою сделай же моей!
- Осанку держи! Подбородок выше!
- О, Боже, Антонио, ты хочешь меня убить, - Джузеппе в изнеможении утирал рукавом пот со лба, - самый солнцепёк! Может, отложим репетицию до вечера?
- Нельзя откладывать, нет у нас времени! У тебя всё получается, ещё чуть-чуть, чтоб тело запомнило! Чтоб во время спектакля ты не был заурядным актёришкой, а был богом Аполлоном! Чтоб у зрителей не возникло ни минуты сомнения, что за ними в этот самый момент наблюдает сам великий Зевс! Почувствуй его взгляд! Всей кожей почувствуй!
Антонио сочинил новую трагедию, и, когда выдавалась свободная минутка, вся маленькая труппа усиленно репетировала. «Смерть великих» - так называлась пьеса – упорно не давался. Самой большой проблемой были декорации, ведь по сюжету фоном было небо! И выход был найден:
- Зачем нам делать небо, если оно у нас есть? – спросил однажды старик. Джузеппе изумлённо поднял глаза – над его головой простирался бескрайний лазурный небосвод. Ни один художник не смог бы подобрать более ярких красок, ни один мастер не смог бы изобразить всё его величие и одухотворённость. И словно око Зевса, снисходительно взирало на людей ослепительное солнце.
- Давай, давай, не расслабляйся! Не выходи из образа! – подначивал Антонио. И Джузеппе вдруг показалось, что он действительно на Олимпе, что рядом нет убогой кибитки и тощей лошадёнки, и что окружают их не чумазые любопытные мальчишки, а сонм великих древних богов.
Дни летели за днями. «Смерть великих» имела оглушительный успех. Труппу, кочевавшую из города в город, опережала молва о прекрасном актёре, играющем Аполлона. Вся местная знать считала своим долгом посмотреть представление. Джузеппе купался в славе. И, также, как обычно, из-за кулис, еле заметно улыбаясь, за игрой актёров наблюдал старый Антонио.