В июне судовая рать
Дошла до устия Цивили.
Решили – стругам здесь стоять,
А дальше сушей поспешили.
Старейшины племён мордвы
Причин не стали создавать,
- Не грабят и не просят мзды,
И стали хлеб им продавать.
Князь Всеволод всем запретил
Брать у мордвы что-либо силой,
Ведь возвращаться – путь один,
Так лучше с населеньем миром.
И чувашей прошли без боя.
За речкой Малый Черемшан,
Вдали, в конце большого поля,
Великий Город им предстал.
Булгары, видно, испугались,
Увидев русские полки,
И в поле выйти не решались,
А запереться предпочли.
С приречного холма князь видел
Весь город, улочки, дома,
И хана ихнего обитель,
Мечетей синие тона.
Метались люди, с перепугу,
Мосты подняли надо рвом,
Кричали что-то все друг другу,
Ворота заперли кругом.
Тут Изяслав, племянник князя,
Вздохнул: - "А я бы взял оплот,
Что у реки... На стены влазя,
Поляжет грудою народ.
А захватив оплот, лишим мы
Воды весь сей Великоград,
Седьмицу подождём, от силы,
И силою не надо брать"...
- "Горяч ты братец, скор на руку,
Но враг, – он тоже с головой,
И знает ратную науку,
И воинов там целый рой"...
- "Так ведь, попытка же не пытка...
Стоял племянник на своём.
Дозволь мне с конницею... Шибко
Охота... Ясно, что не днём"...
- "Нет!.. Выкинь дурь из головы-то!
Пока я, брат, не осерчал!..
Всё, что сказал, то позабыто,
Как будто и не начинал"...
Собрав совет, договорились
Кому куда, кто здесь, кто там,
На приступ утром нарядились,
И разошлись все по шатрам...
Над Черемшанкой ночь спустилась.
Светили звёзды и луна.
А речка так же всё струилась,
Шептала о своём волна...
Неслышно шастали дозоры,
Мерцая рожнами копей,
Вокруг свои бросая взоры.
Не слышен даже хрип коней.
Лишь соловей в лощине щелкал,
Подругу зазывал к себе,
Звук расходился, таял только,
Кругам подобно на воде...
Князь спал... И снились ему своды
Константинопольской Софии...
МозАичных картин разводы,
И голоса...
- Отец Василий:
- Для цвета зелени, смотри,
Есть двадцать пять иных оттенка...
Коричневому – двадцать три...
Вот почему объёмна стенка...
А серому – все пятьдесят...
Плюс полумрак. Живуча серость.
И с ней справляется лишь дерзость,
Те, кто светло на мир глядят.
И камни ставятся не прямо,
А под наклоном... Разумей...
Не сразу верь тому, что явно,
Всё мудро оценить умей...
Вот голос папского легата:
- В латинских храмах, знай, сын мой,
Бескровна жертва, пресновата,
Не квасный хлеб, не ересьной...
- "Государь, беда! Проснись же!"..
- "Что стряслось?" - вскочил с постели князь.
- "Изяслав по речке ниже,
На оплот пошёл сам, не спросясь!"..
Ещё туман плыл над рекою,
Но сквозь него князь видел сечь...
Рубились конные толпою,
Князь потерял от гнева речь...
Со стен летели стрелы, камни,
Запущенные из пращей,
И рёв стоял над полем брани,
Сплошь крик и ржанье лошадей...
- "Где Святославич?" – "Здесь я, княже!"
- "Скачи к оплоту у реки,
Оставь поболее там стражи,
И Изяслава подкрепи"...
Полк Изяслава, гнавший пеших,
Был возле стен, и тучи стрел
Косили воинов, как пешек,
По сути, просто был расстрел...
Те, кто остались, ускакали,
Хватая раненых с собой,
Со стен вдогонку им кричали,
Орали все, наперебой...
Беда везде поспеть успела.
Князь Изяслав был ранен в грудь.
Стрела была от самострела,
Увы, назад всё не вернуть...
- Ну, что же ты наделал, мальчик?..
Подумал князь, но промолчал.
- Пошел искать в бою удачи?
Да только смерть там повстречал.