ЗВЕЗДНАЯ ПЫЛЬ.
Повесть –эссе. Часть 2.
Забегая вперед, расскажу, как меня чуть не подвела любовь к рассуждениям, умозаключениям, короче, к философствованию. Заканчивалась беззаботная школьная пора. Тревожно было на душе. Надо было выбирать путь. Думалось о высоком, о престижних вузах…
Пришел день выпускных экзаменов. Вооруженный знаниями, я не боялся их. Хотелось даже блеснуть их уровнем. Первым было сочинеие. Из трех предложенных тем одна была вольной. Смело взялся за сложную тему:
«Отчество славлю, которое есть, но трижды, которое будет». Сколько можно написать на этой благодарной ниве! И я начал! Я писал о золотых полях и шахтах, о кораблях и космосе. О великих реках и плотинах. О поэтах и военных. О морях и людях. О декабристах и революционерах. О «Молодой гвардии» и Великой победе. Мыслей было столь много, что не заметил, как закончился последний тетрадный листок. Да и время экзамена тоже. Все было в сочинении. И слова, и стихи, и цитаты, и герои.
А вот о будущем Отечестве всего два слова. Что мешало мне пофантазировать? Можно было писать о полетах в дальний космос, о победе над природой, о наступившем коммунизме, о счастливой жизни людей, о бессмертии и победе над раком. О всеобщем равенстве и мире, о талантах, об ученых. О победе над преступностью и пьянством. О дружбе народов, об атеизме, о едином народе на планете. Все это я уже писал раньше.
Все это принималось и оценивалось учителями и товарищами по классу. Все это читалось на конкусах школьных сочинений.
Выпускное сочинение получило пять. Позже я узнал, как боролся за эту оценку Литератор, Герман Николаевич Калинин. Остальные экзамены сдал блестяще. Очредной туш, золотая медаль.
Сегодня ясно, что не дало мне сочинять сказки о будущем Отечестве. Каково оно будет через тридцать лет, не мог знать никто, даже Бог. Ему тогда не было места в той суровой жизни.
Да и что мы сами знаем теперь о ней. В каком обществе мы теперь живем. Что мог сказать о нем семнадцатилетний школьник.
А пока жизнь текла своим чередом. Счастливое голодное детство, начало юности. ..
В доме моей бабушки всегда висели иконы. На святые праздники перед ними зажигали лампадки. Огонек слегка потрескивал, и рассыпался мелкими золотыми брызгами. Родные вспоминают, - говорила бабушка. Самая видная, золотая икона Казанской Божьей матери, висела в красном углу. Добрые глаза Богородицы, казалось, проникали, в душу. Маленький Иисус на руках Святой держал скрещенными пальцы. В этом был какой - то святой смысл, который я по молодости не знал. От иконы исходил добрый, мягкий свет. Казалось, что и в темноте она светилась. И свет был такой умиротворяющий, ласковый, что хотелось прикоснуться к краешку иконы, и, вобрав в щепотку ее доброты, перекреститься. Но «научный атеизм», внушаемый нам с пеленок, давил на сознание.
Позже, я узнал историю этой иконы. В селе Татаурово, в тридцатые годы, космополиты закрывали храм. Делали из него клуб. Снятые со стен образа сжигались во дворе. Моя тетка Мария, Мария Дмитриевна Назарова ( впоследствии Папырина), в сумерках выхватила из костра Икону Божьей Матери, спрятала ее, а потом привезла ее в дом родителей. В Нолинск. Богородица хранила всю нашу семью. Дед прожил до 93 лет. Марии сейчас 95. В здравом уме и памяти. Дай Бог ей здоровья. А вся семья заведующей новым клубом, где жгли иконы, ушла в молодом возрасте. Прости их, Господи!
В то время наш городок, как, впрочем, и сейчас, не радовали заезжие артисты. Как –то раз на летнюю рыбалку, к нам заехали Артур Эйзен, и Александр Ведерников. Нам, провинциалам, эти имена мало что говорили. Но на концерт, в прекрасном на то время зале, оборудованном в соборе Святого Николая, Никольском соборе, пошло все население городка. Голоса артистов, их репертур, подействовали на нас завораживающе. Москва в этот вечер сразу стала ближе. Можно было понять. Шли трудные шестидесятые годы. Их самое начало. (Хотя когда для России они были легкими!). Артисты пели арии из опер, военные песни. Мне кажется, что до сих пор звучат в ушах их голоса. «Кто сказал, что надо бросить песни на войне. После боя сердце просит музыки вдвойне…».
«Пробили вечерние склянки. Волна ударяет в гранит…»
Казалось, что голос Эйзена пробивался сквозь стены собора и растекался по вечерней Вое. Над лугами сгущался легкий туман. Он и способствовал возникновению своеобразного резонанса.
Надо сказать, что мои земляки любили музыку. Любимым местом отдыха в городе в то время был городской сад. Горсад, как называли его кратко. Это слово, как пароль, отдавалось в каждой юной душе. Где встречаться? Конечно, в горсаду. Таинственные аллеи, перекличка сов в высоких деревьях, тропинки…
Вечерами в горсаду играл духовой оркестр. В молодости в нем играла моя мама, Анфилатова Тамара. Тома. Она вела в оркестре. Ее труба была самой звонокой. Я, конечно, не застал ее в это чудное время. Знаю по рассказам. С моим рождением оркестр маме пришлось оставить. Но однажды, принеся домой трубу, я увидел, как ловко и профессионально мама прикладывает ее к губам. Труба ожила на мгновение. Но мама застеснялась и играть больше не стала. Позже родились стихи…
Играет мама на трубе,
Играет весело и страстно.
Как звук трубы похож на праздник,
И предсказание в судьбе…
Некотрое время в саду появлялся местный дурачок. Он, заросший и плохо одетый, старался держаться в тени. Никто не знал, откуда он появился. На что живет, где обитает. Но однажды его поступок потряс всех. В этот вечер труба играла особенно страстно. Ведущая, девушка в белом берете, брала чудесные высокие ноты. Играли вальс «На сопках Манджурии ». Труба плакала. «Тихо вокруг, только белеют кресты…»
Едва она закончила, как из темного угла сада полилась мелодия вальса. Мелодию вела труба. Но звук был каким-то необычным, как бы надтреснутым. Он был таким душераздирающим, таким странным, таким плачущим, что никого не оставил равнодушным. Не сговариваясь, все бросились на звук трубы.
В дальнем углу сада, сидя на скамейке, без инструмента, голосом, исполнял мелодию дурачок. Он каким-то образом вибрировал голосовыми связками и губами. Но мелодия была абсолютно правильной. Словно нотную грамоту преподали убогому ангелы. Девушка в белом берете протянула дурачку трубу, но он замахал руками и исчез. Никто его больше не видел. Люди говорили, что это был падший Ангел…
После ухода мамы оркестр обновился.
Не помню, кто играл в новом оркестре. Но мой сосед по квартире на улице Фрунзе, вел в нем партию баяна. Юра Попов. Мы жили с ним через стенку в большом двухэтажном доме на углу улицы Фрунзе и Спартака. Отец Юры был киномехаником. Конечно, все киносеансы были нашими. М ы с Юрой смотрели их из кинобудки. Это только название – кинобудка. Вообще, это целая аппаратная со сложной техникой. Шипели электрические свечи, шуршала пленка. А мы, прилинув к окошку аппаратной, не отрываясь смотрели новый фильм. Кинотеатр в то время располагался в пристройке к Собору. Назывался он «Луч». Старая колокольная, большой зал.
Казалось, построены на веки. Говорят, что большевики в 1918 году хотели сбить крест с колокольни. Били из пушек. Снаряды отскакивали от кладки. Старики говорили, что раствор был замешан на курином желтке. А вот в советское время колокольня сгорела. Запомнился фильм, который мы смотрели из окна кинобудки. Конечно, это был «Тарзан». На него детей нашего возраста не пускали.
Нас с Юрой связывала настоящая мальчишеская дружба. Мы были старшими среди мальчишек нашего двора, и имели среди них определенный авторитет. Во дворе организовали спортивные состязания. Мы метали копье, прыгали в длину, Победителей награждали медалями. Это были настоящие боевые награды наших родителей. Странно, что тогда их не носили. Да и День победы не отмечали.
Юра закончил Среднюю школу № 2. Он учился 11 лет. На этом пути наши надолго разошлись. Юра был похож на свого отца, у котрого была характерная внешность. Почему-то он похож был на испанца. Юра перенял от него эти черты. Видимо это и повлияло на его выбор. После Военного училища он закончил Академию Советской Армии и стал военным разведчиком. Уже будучи офицером, я встретил Юру. Он занимал высокий пост в Службе военной разведки. Жаль, что его путь был недолгим. Погиб при странных обстоятельствах в первые годы «перестройки». Делили награбленнеы сокровища КПСС. Юра служил последние годы в Мозамбике военным советником, и мог что-то знать про «золото партии». Исчезнувшее бесследно…
В нашем городке жили и творили настоящие таланты. Счастлив, что с ними свела меня жизнь. До сих пор ощупаю их благоворное влияние. Об одном из них, Германе Калинине, Литераторе, я уже упоминал. Он буквально врывался в класс, неся заряд творчества. Пусть сам он не писал стихов, ( мы не знаем об этом), но чужие он читал так, что хотелось не только повторять прекрасне строки, но писать и писать самому. Позже, когда пришла мудрость, понял, в чем успех Германа Николаевича.
Он каждую строчку пропускал через свою большую душу и выдавал ее почти как свою. И звучали под вятскими звездами стихи далеких известных поэтов, которые становились для нас своими, родными.
Виктор Сергеевич Путинцев. Только ленивый не знает этого имени. Талантливый учитель, художник, поэт. Это он правил мои первые стихи. Помню полудетсткое «Котенок Васька…». Виктор Сергеевич написал на него пародию, но читать не стал, чтобы не обидеть меня, неокрепшего для стихотворных баталий. А как он учил рисовать! Мои стенгазеты долгое время были лучшими в вузе.
Но главное, чему нас учили наши Учителя – это любовь к Родине, большой и малой. Именно им мы обязаны тем, что до сих пор при словах Нолинск, Вятка, вятские, сердце замирает и начинает биться часто-часто. Родина живет в наших сердцах!
На родине моей заветные места
Не просто точки на знаком ой карте.
Здесь память о былом прозрачна и чиста,
Как первая капель в моем далеком марте…
Одним из лучших юношеских воспоминаний был наш спектакль. Талантливый студент московского Вуза поставил его на сцене нашего ДК. Артистов набрал из первой и второй школ. Кажется, из драмкружков. Спектакль был по пьесе Виктора Розова «Неравный бой». Не помню уже его содержания. Какие-то большие взрослые чувства. Молодые люди Слава и Лиза только закончили сре днюю школу и любят друг друга. Против их любви выступают взрослые дяди и тети. Надо учиться! Чувства потом. Но молодым героям удается защитить свою любовь. Многих участников спектакля уже не помню. Зато свою партнершу милую Нину-Ниночку помнил всю жизнь. Помнил ее глаза на сцене. Она не играла, она жила на сцене и вкладывала в свою роль настоящие чувства. Разлучила нас жизнь. Не случился счастливый конец спектакля. Но жизнь, - она мудрее автора, и сама дописала эпилог этой пьесы.
Жизнь вела нас по своему плану. Кто-то остался в городке и скромно отработал свое водителем или механиком, учителем или провизором. А кого-то она увела за далекий горизонт.
Но всюду нас сопровождали наши звезды, звезды вятских увалов
Надо сказать, что в пору нашей юности жизнь и окружающий мир были ярче и значительней. Гуще, выше и зеленее были леса. Ярче были звезды, короче ночи. И грозы были намного яростнее. А зарницы светили так, что среди ночи вспыхивали ярким знамением.
Звезды Вятских увалов,
Как рукою достать.
Помню, в детстве бувало,
Я пытался бежать
За звездою Полярной,
Что звала за собой…
За свою жизнь я повидал немало краев и чужих стран. И там тоже светили звезды. Но таких ярких, таких близких, я не видел нигде. Видно, с Вятских увалов они были гораздо ближе.
В юности мне казалось, что над горой, где стоял бабушкин дом, все происходило ярче и значительней. Грозы грохотали так, что бревенчатый дом содрогался и отдавался эхом. Молнии били где-то рядом. Гром рассыпался горохом по жести.
Порывы ветра сгибали яблони. Дождь растекался по склонам ручьями. И, казалось, не было защиты от этой стихии. Старики повязывали белые платки, мы покрывали головы фуражами. Кота выгоняли в сени. Он искрил при прикосновении.
Однажды, удар грома был особенно сильным. Грохот заполнил весь дом, затрепетал на крыше, рассыпался горстью гороха по железу… Молния ослепила. Погас свет, запахло остро и едко. Озон, подумал я!
Утром, при свете зари, в палисаднике все засверкало мелкими, золотими брызгами. Они были на подоконнике, на цветах, на штакетнике. Мы выбежали во двор, и почти физически ощутили мельчайшие капли, осевшие на всем окружающем. Они горели золотым блеском, и на ощупь казались теплыми и имеющими объем. Блестящие пылинки падали на одежду и волосы. А во дворе, в песке, мы нашли горячую еще, стеклянную сосульку, уходившую корнями в землю. Молния ударила рядом с домом. Позже золотые блестки исчезли. Но на листьях растений остались мельчайшие следы от ожогов.
Звездная пыль, - сказал дед…Звезда упала неподалеку…
Сегодня, на вершине прожитого и пережитого, особенно остро чувствуется связь с малой родиной, с детством, с родной природой, с ушедшими в лучший мир родными.
Все чаще возвращаюсь в детство…
Увалы, вятские леса.
Порою так защемит сердце…
Родные слышу голоса.
И все милее и дороже
Взгляд с фотографий… старых книг
Закладки –листики. Быть может
К душе их прикоснусь на миг.
И как-то тонко отзовется
Столетних листиков тепло,
Что ностальгиею зовется,
Но как оконное стекло
Оно войти не позволяет.
Не разобьешь, не повредишь…
Но там все живы! Воздух мая
Наполнил старый дом до крыш.
И лица! Добрые, родные.
Простые милые слова.
И только там моя Россия,
Что в детской памяти жива.
2015 год.
Нолинск- Воронеж