«И видел я: разверзлись двери неба
В созвездье Льва…»
(Максимилиан Волошин)
В те дни командовал нами полковник С., которого все называли Человек-война. И не зря. Он был фанатом военного дела. Уже не молод, но подтянутый, жилавый, худой, высокий, всегда как взвинченная пружина, с сияющими глазами. Казалось, что он вообще не спит: когда все валятся с ног от усталости и глаза слипаются, он ещё на ногах, а когда нас будит время или война, он уже на ногах. Военная форма была не просто ему к лицу - представить его в штатской одежде было невозможно. Такое было чувство, что он очень долго ждал своего времени, молча наблюдая, как разваливают нашу армию, перебивая свой голод войны на чужих войнах и конфликтах в далёких жарких странах, и наконец дождался своего времени - нашей войны.
Мы все в этой безумной круговерти были не в своей тарелке: я оглядывался иногда вокруг, сидя в блиндаже или в лагере в военной палатке - вокруг меня бывшие преподаватели университетов, учителя, адвокаты, агрономы, журналисты, инженеры, крестьяне, фермеры, механики и даже старатели, что ныне одели военную форму - все они никогда не только не собирались, но даже и не думали, что придётся воевать. И только Человек-война выглядел как рыба, которую наконец выпустили из тесного аквариума в бурную реку войны: это был его мир. Он не просто требовал от нас всех быть воинами - он заражал нас атмосферой войны: после каждой его речи все просто рвались в бой.
Как то, греясь около буржуйки после бессонных суток в окопах и блиндажах, я завёл разговор с бывшим продавцом запчастей к автомобилям: « Я всё ищу истину, а она убегает от меня, прячется…» Он только улыбнулся и ответил: «Просто истины ныне одела камуфляж - поэтому ты её и не замечаешь…» Я подумал, а может нынешняя истина воплотилась в Человеке-войне - нынешняя истина проста: нужно воевать, ибо другого выхода нет. А ещё подумалось: на фронте или около неги или не пишется вовсе, или пишется абсолютно не метафорично - грубо, сурово, тяжёлым простым стилем, откровенно, реалистично, без полёта фантазий и аллюзий. Эрнесту Хемингуэю не случайно писалось именно так - он прошёл войну и стал человеком войны. Война жила в его сочинениях даже среди весёлых улочек Парижа, возвращалась к нему в бешеных порывах корриды или в азарте сафари. Я с ужасом подумал, что возможно, уже никогда не буду романтиком, никогда не смогу писать загадочно и красиво. Реализм жестокой жизни ворвался в мои строки, истребив всё метафизическое.
А может это опять очередная иллюзия - каждая война рано или поздно оканчивается - даже столетняя война окончилась - и я опять буду писать среди цветов под звёздами о вечном. Необходимо только дожить до окончания войны - а шансов у меня мало. Я не умею привыкать - окружающие меня люди привыкают ко всему, даже к смерти. А я, почему то, привык ко многому - от армейских будней до тоски лагерей и сурового аскетизма, но к гибели людей привыкнуть не могу: когда очередной раз вижу как гибнет товарищ по оружию, или слышу о гибели хорошего человека, которого я хорошо знал, это сильно цепляет меня и выводит из равновесия.
Сильнее всего удивляет при этом то, что остаётся у людей, которые ежедневно стыкаются со смертью, ходят по тонкому лезвию грани жизни, способность смеяться и шутить. Хотя этот юмор чёрный и не понятный для других людей - он есть, хоть это и дико, особенно в условиях нынешней озверелой и бессмысленной войны.
Мы ехали на передовую в автобусе. Сама ситуация, была глупой - солдат с оружием в руках везут на фронт в автобусе. Почти как в Париже в 1914 году, когда такси ездили прямо на фронт. А это в автобусе. Этот абсурд всем казался смешным, и почкму то, сама мысль, что все сейчас наконец умрём (возможно) - тоже вызывала смех. «Передайте пожалуйста на билет!» («Ха-ха-ха!») «Вы не подскажите, когда остановка «Фронт»? Ибо я не знаю где мне выходить…» «Да это конечная остановка, автобус дальше не поедет, мы все там выходим!» («Ха-ха-ха!») «Господин водитель! А когда обратный рейс? А то я забыл дома галоши!» («Ха-ха-ха!»)
Когда мы возвращались через несколько дней в лагерь (как это не странно, но все живые и невредимые и с чувством выполненного долга - таки постреляли мы сепаратистов!), то наш военный лагерь показался мне «Титаником» - дымили требы буржуек над палатками, и лагерь плыл как корабль (только не волнами океана, а волнами времени, и не из Британии в Америку, а из прошлого в грядущее) и айсбергом для него могли быть залпы «Града» или «Урагана»… Оставалось только надеяться, что на этот раз наш «Титаник» с айсбергом не столкнётся. А если и столкнётся, то нас не будет на этом корабле.
Мы изрядно намёрзлись в окопах и блиндажах и отогреваясь около буржуйки, я думал о том, что ныне мой родной город Снежное всё более и более напоминает мне селение Макондо из странных сочинений Маркеса - тех самых «Ста лет одиночества» - только никто о них ещё не написал, и я вряд ли напишу… А интересно было бы - война, революция, гражданская война, шахты, каторжный труд шахтёров, голод, репрессии, опять война, опять шахты, опять репрессии, опять голод, опять каторжная работа, социальные потрясения, изменение системы и вот - опять война, беженцы, сепаратисты, оккупанты, поребрики… Слишком уж скромным эпизодом выглядит на этом фоне моё детство, ставок, рогатые жуки в балках, дедова хата и лохматый пёс… И запах шахты и трудяга с татуировкой: «Нет в жизни смысла!» И дорога туда (не в прошлое, разумеется, а в город), которая для меня ныне закрыта - ибо я воюю по другую сторону фронта и мечта освободить мой родной город, ворваться туда на танке и поднять над горсоветом украинский флаг становится всё более и более призрачной. Хотя городу Снежное подходит более не фантазия Маркеса, а суровый романтизм Борхеса - Юг, всё таки - «Юг», где мужчины танцуют свои жестокие танцы с ножами. Бесконечная игра со смертью. Вне времени и пространства - безумный сюрреализм.
О чём меньше всего думается на войне ( и о чём больше всего хочется думать), так это о французских художниках эпохи модерн. Вот кто больше всех почувствовал завершение эпохи! Вот кто острее всех предчувствовал приближение вселенской катастрофы мировых войн! Вот кто почувствовал приближение жестокого уродца-века (который всё никак не кончится, ибо эпоха уже другая, а мы всё там же). Упорно стараюсь думать о приятном и хорошем, а снится опять война. Иногда заставляю себя видеть сны о Полинезии, о пальмах и о тёплом океане. Но сон опять возвращается туда же - на войну. А когда то я умел блуждать во сне куда захочу… Когда то…
Над блиндажами опять загудел беспилотник - жужжал как пчела, иногда зависал на одном месте. Явно не наш беспилотник - мы точно не запускали да и зачем нашему же беспилотнику крутиться над нашими блиндажами? Плохая примета. После визита «пчелы» часто прилетают «подарки». Когда беспилотник зависал, у меня возникало ложное чувство, что я могу сбить его из «калаша». В действительности это не так. Эта «муха» слишком мала и быстра, чтобы попасть в неё нужно специальное оборудование, которого у нас нет. Да и приказ был - не стрелять и не высовываться когда летает беспилотник. А жаль. Я бы проверил своё мастерство и интуицию.
Собрались стрелять по сепарам с серьёзной гаубицы, что носить имя нежного цветочка (у конструкторов пушек своеобразный юмор). Буссолист, как и надлежит, разворачивает буссоль на будущей огневой. С шутками в своём стиле: «Вот когда-нибудь на старости лет спросит меня внук, что я делал на войне, а я скажу: я, внучёк, был буссолистом!» «Ты бы лучше сказал бы, что был СОБом - солиднее будет звучать!» «Ну зачем детей обманывать - до СОБа я не доросту, а буссоль - моё призвание! Я когда вернусь на гражданку, то зайду в магазин и скажу: мне вон тот яблочный сок, что стоит под углом 14-01, левее 1-15 от основного направления! Да!»
По возвращению в лагерь я попросил его определить дирекционный угол палатки и буржуйки. Он ответил, что буссоль оставил в броне, а без буссоли не может.
Я ещё был угнетён сомнениями, разочарованием и печальными мыслями, сидя около буржуйки и отогревая замёрзлые за сутки руки, когда ко мне подошёл коллега - младший лейтенант К. (тоже из мобилизованных) и сказал: «Послезавтра мы едем на блиндаж «Вторник» - беем стрелять в сепаратистов из миномётов!» «А почему из миномётов? И почему именно оттуда?» «Потому что нами будет командовать Человек-война! А он очень любит стрелять из миномётов. Ибо это прикольно.» Все сомнения исчезли. Мы победим. Мы устроим послезавтра сепарам незабываемый день! Ибо в бой нас поведёт Человек-война!
(Авторский перевод)
(Ноябрь-декабрь 2014 года)