Пусть рухнет мой бумажный самолет,
В груди ни у кого не отзовется.
Ни у живого сердце не сожмется,
Когда меня косая призовет.
Но, если умереть, - на вышине,
Куда грехи, как гири, не пускали.
Пусть на земле почти не обнимали,
Склонятся ли теперь весы ко тьме?
Не будет громких пафосных, ни криков,
Ни судорожных окликов врача.
Пока не треснут перепонки, каждым мигом
Я буду пить смиренье, замолчав.