Иеромонах Фотий и "Реквием" Цветаевой. ("Голос" на 1 канале)
Оценивая выступление о. Фотия, Григорий Лепс назвал его богобоязненным, и сказал, что это заметно, потом повторил: «очень заметно».
Это событие зацепило меня потому, что последние дня три перед этим, прослушав пару раз «Реквием» и, вникнув в текст, я, вдруг, осознал глубокий атеизм автора, как мне показалось. Текст на самом деле, на первый взгляд, атеистичен, несмотря на «требование веры», поскольку пропитан страхом смерти. Это, повторю, на первый взгляд, хотя, можно было думать дальше. Но, как-то не получилось думать и последние два дня я ходил, возмущенный цветаевским безверием и разнузданностью, как «ни в чем не знавшей меры».
Когда я услышал «Реквием» первый раз, был настолько очарован его музыкальностью и поэтикой, что тут же прослушал во второй. И несколько лет эта песня в моем сознание существовала, как гениальное произведение. А тут этот чертов анализ текста!
Конечно, это узаконенный дебилизм в стране виноват, думаю я сейчас, когда, не вникая, пытаешься о чем-то судить, подобно нашим начальникам и правителям. А вообще-то я ласковый и пушистый, просто – болел, когда надо было осмыслять!
Поэтому, услышав, что богобоязненный о. Фотий будет петь эту песню – даже не знал, что и думать. Мне стало тревожно за него, как он будет выпутываться, ведь, это явный грех.
А Фотий запел, запел без пугачевской протяжности, без текучести, которую в клерикальном экстазе можно легко спутать с «течностью», быстро проговаривая скоромные слова и проигрывая этим еще и в музыкальности. Спел он ее с этими тараториниями, конечно, на порядок хуже, чем Пугачева. И пусть ему присудили выигрыш, я думаю, что это дело Г. Лепса. Все дело в том, что о. Фотию надо было убить два зайца - хорошо спеть и не упасть в безбожность. Конечно, он выбрал второе.
И, неожиданно для меня, оказалось, что я тоже на его стороне. Эта акция, которую он проделал, по «осмирению» такого, практически, «богохульского» текста, почему-то мне пришлась по нутру. Хотя, не его надо было выбирать победителем. А выбрали, думаю, потому, что многие уже устали от людского скотства на всех уровнях. И поддержали его, уже, просто, морально, как морального же борца.
Я, проснувшись утром, понял, что с Цветаевой не прав. Не богохульство и не страх смерти водили пером Марины – двадцатилетней девчонки, хоть и талантливой. Она, похоже, была сильно влюблена в жизнь, в ее тончайшие нюансы и проявления. И смерть, как крушение всего этого видимого и слышимого великолепия ансамблей оттенков и нюансов Жизни, не могла не задеть ее утонченное воображение. Наверное, «Реквием» - это просто Маринин символ контраста между жизнью и смертью.
А был ли страх? - Теперь это, уже, не наше дело.