А как же выглядит любимый нами Чехов?
И в чём причина всех его успехов,
Хотя в гимназии не раз случалось получать
Ему, представьте, в обучении своём «неуды»?
А в том, что с малолетства стал он изучать
Мещанский люд и быт, все их причуды.
Родился в южном он приморском Таганроге,
В семье купеческой, где правила все были строги
Для воспитания, с лет детских помогал отцу он в лавке,
Черты характера такой начальной подвергались плавке.
Ещё дед Чехова был, знайте, крепостным,
На волю выйти – дело было очень непростым,
Но подналёг и заработал – выкупил себя, родных на волю,
Так что часто вспоминал наш Чехов с болью,
Как всю жизнь по капле из себя выдавливал раба –
Такая постоянная, тяжёлая велась борьба.
Писатель будущий широкой мировой известности -
Сейчас поверить трудно: за отставание в словесности
Оставлен на второй был год он в третьем классе –
Такие сведенья вредны широкой массе.
Толстого сильное влияние он испытал,
С сим утверждением не спорю я,
Как результат того, знай, ряд его работ предстал,
Я назову их: «Именины», «Скучная история».
Неудовлетворённость творчеством и жизни знанием –
Таким подверг свою душу он терзаниям,
Решил поехать он на остров Сахалин,
Знал, что клином вышибают другой клин.
Он по пути на Сахалин заехал, знай, в Китай –
Напротив Благовещенска в уезд их Айхуэй,
Среди писателей времён тех были там лишь он и Гончаров:
Писатель Гончаров был на «Палладе» при заходе в порт Шанхай,
Побыли оба мало там – в путь дальний дальше поскорей,
Но выучили несколько китайских они слов,
А Чехову поставили в музее местном памятник – об этом помечтай,
(Лишь Пушкина и Чехова увековечили в Китае – это знай!).
Ещё фанат-китаец у Чехова потом, знай, оказался:
Его письма он собрал и перевёл все на китайский –
Четыре тысячи «с вершком» их одолел он по-удальски:
Иероглифы бодро заплясали у него в вихре польки или вальса.
Писал и письма отправлял наш Чехов каждый день,
Так что почитайте их внимательно, коли не лень,
И лучше любых про Чехова критических статей
Они расскажут вам, каков был Чехов без затей.
От той поездки дальней было много впечатлений,
Он вскоре пишет с вдохновением, без всякой лени
Книгу «Остров Сахалин», рассказы «В ссылке» и «Палата №6» -
Ведь, о жизни знаний больше у него теперь в копилке есть.
На Сахалин Сибирским трактом Чехов добирался,
Как транспорт, были пароходы,
И лодки, и ногами через броды,
А на пути обратном превратился он в морей скитальца:
Путь его пролёг чрез Сингапур, Цейлон, Индию,
Затем были Порт-Саид, Константинополь и Одесса –
За это я его принял бы в первую купцов гильдию,
Увы, внимания не уделила вояжу сему та в прошлом пресса.
Зато пела пресса дифирамбы казаку с Амура,
Который путь верхом преодолел от Благовещенска до города Петра,
Такая прессы той была и сохранилась ценностей культура:
До настоящего она не удосужилась копнуть нутра.
Хочу сказать я вам лишь скороговоркою иль мимоходом,
Что труден путь был Чехова до Сахалина:
Передвигался ли он на лошадях, пешком, на лодке, пароходом,
И впечатлений посещённых мест была богатая лавина.
Везде всё метко замечал своим взглядом он орлиным,
И прямо без прикрас об этом он писал,
Не приукрашая голый зад хвостом павлиньим,
Хочу отметить лишь упрёки, какие томичам бросал.
Писал, что томская интеллигенция с утра до ночи водку пьёт,
И неизящно, грубо, глупо, да без меры, не пьянея;
Красивых женщин нет, а жизнь без них - не мёд,
Ещё к тому ж они жестки на ощупь,
Что ж, японок подожду – пока не ропщу,
Гроша бы медного за Томск не дал – цены другой ему я не имею.
Везде грязь невылазная, но есть цивилизации зачатки:
На постоялом там дворе горничная дала мне ложку,
Лишь вытерев её себе о зад, не посчитав сие подножкой;
Не всё, как видите, по-азиатски здесь в упадке,
Но незнакомы ей и рук мытьё, тем более, перчатки.
Возмутился на эти Чехова слова о томичах местный архитектор Усов,
Он, сразу видно, далече был когорты трусов,
И Чехову за эти столь нелестные слова памятник сваял,
Он был составным из дерева – не глину Усов мял.
Возвёл он Чехова на памятника пьедестал
В плаще, с зонтом, и, представьте, босым –
В грязи томской тот потерял калоши,
Так – из- за дорог благоустройства сие случилось - не за медный грошик:
Какие здесь возникнуть бы смогли вопросы,
И написал Усов на памятнике: «Чехову от пьяных томичей»,
Постыдные чем Чехова слова, не было никогда про томичей речей,
И Усов надпись не смог придумать-то иную пообидней и горчей,
Длиннее надпись та была - стоила свечей;
Тот памятник на конкурсе курьёзных самых, что в России,
Завоевал третье место – а вы какое бы просили?
Уж много лет спустя, теперь из меди,
На миром томским собранные деньги,
Как символ Томска этот памятник стоит,
И посмотреть себя манит он, как магнит.
Была как-то в Томске на встрече с Путиным Анна Меркель,
Вы в то, что далее скажу, уж мне поверьте:
Немецкий канцлер Меркель, любительница цветов разных пиджаков,
Увидев сей памятник, сказала, что, ведь, Чехов не из чужаков:
Жил сколько-то в Германии, лечился там и умер,
Так что в Германии ему стоять бы – всё за это есть, ведь, в сумме.
Ещё Чехову есть много памятников в мире,
Есть такой, к примеру, и в Каире,
Писателям русским первый он в Египте,
Как далеко его слава протянулась,посудите.
И на Цейлоне есть памятник ему
В столице(Шри-Ланка ранее) Коломбо,
Бродить не буду больше в памяти я катакомбах,
Всё сделано, ведь, по заслугам, по уму.
Не удержусь сказать, что появиться могла книга
Про другой остров – остров чая славного Цейлон,
Коль не подверглась мангуста она ига,
Там ручного Чехов приобрёл мангуста,
Но получилась-то не книга, а лишь фига,
Про это говорить, конечно, грустно,
Мангуст нанёс литературе нашей, знай, урон:
Заметки путевые про Цейлон он все сожрал –
За это Чехов его кличкой наказал:
Его он, не удивляйтесь, Сволочью назвал.
А по прибытию же в Мелехово, знай,
Уж новый список его козней составлять ты начинай:
Мангуст тот образцом звериного стал хулиганства –
Освоил быстро в доме все пространства,
Он прыгал по столам, посуду бил,
Кусал за нос всегда людей он спящих,
Вытаскивать ещё он пробки из бутылок очень уж любил,
(Не знаю продолжения сему – потом напитки пил?),
Источником был бед, как прошлых, так и настоящих;
И вдруг сбежал – пропал в лесной он чаще,
Но, к сожалению, нашёл его охотник и привёл обратно,
И сдал Чехов в зоопарк его – жить теперь ему придётся штатно.
Две таксы были у него: Бром Исаевич - мужского рода,
И Хина по отцу Макаровна – женщина: семейная полна колода;
Были внешне безобразны, но непозволительно умны,
И,как настоящие собаки, (увы, не люди) ему были сверхверны,
А кошек не любил наш Чехов – они непостоянны, ведь, как свет Луны.
Любил он семечки, как многие южане,
Из блюд любимым были караси в сметане,
Бумаги бережно хранил все – даже ресторанные счета,
Почти два метра, знай, его фигуры высота,
Один глаз был близорук, другой же – дальнозоркий,
Поэтому носил пенсне из разных стёкол сборки.
Болел туберкулёзом, как и родственница, по его словам,
И по слабости он вынужден был пользоваться тростью,
Я думаю: без разъяснений ясно было сразу вам,
Что ждать с косой ему пришлось недолго гостью.
До этого наш Чехов долго не женился,
Свободой личной он, видать, упился,
Любитель был он женщин – поток их лился,
Слыл постоянным он клиентом домов публичных,
Был мигом там, кто б его не кликни;
Чахотка и болезнь дали знать попозже:
Был мачо Чехов,пока болезни и чахотка не сломили,
(Поверьте, это правда, а не были),
Об этом я вам не скажу без дрожи,
А в молодости Чехов был в гусарской коже.
Женился Чехов поздно - на сорок втором году:
Московская актриса Книппер женой ему стала,
Работала она в худтеатре, была на пьедестале;
Брак этот счастья Чехову принёс мало:
Москва-Ялта: встреч в год лишь несколько в ходу,
Но Чехов говорил: "Жену дайте мне, что как Луна
Являлась бы на моём небе не каждый день -
Выходит, встреч редкость с женою - не её вина,
Вот так Чехов рассуждал-то, старина,
"Не выдержу-говорил- я счастья сень,
Что длится день за днём - вот пень!
Он в тридцать два годка своё именье покупает,
То – Мелихово, всякий это знает,
Крестьянам местным помогает он, как врач,
Их детям строит школы – такой добра сыграл он матч.
Здесь много пишет он произведений:
В числе их – «Попрыгунья», «Скрипка Ротшильда»,
«Учителя словесности», «Чайку», «Дядю Ваню» присоединю сюда;
Я думаю, что не нарушу чьих-то мнений,
Если скажу, что Мелихово для него, для Пушкина что Болдино:
Литературных, ведь, сюжетов здесь и там немало пройдено.
Писать рассказы Чехов стал ещё во времена учёбы,
Так ради заработка литературные явились его пробы:
Рассказы мелкие в журналы «Стрекоза»,«Будильник»,
А также «Зритель» и другие; был ещё он подмастерьем – не светильник.
Писать, чтоб что-то заработать, приходилось ежедневно,
Его псевдоним был Антоша Чехонте – звучал напевно,
Серьёзно творчеством заняться Чехов смог тогда,
(А это предвещало – новая появится звезда),
Когда взял покровительство над ним издатель Алексей Суворин:
Он стал Чехову платить достойно – теперь темп иной дозволен:
В неделю, а не в день писать стал Чехов по рассказу,
Что качество повысило его повествований сразу.
Сказать здесь не мешает, что как ремесло, как базу,
Всю жизнь литературу Чехов наш воспринимал,
Её любовницей он без стеснений называл,
А медицину, профессию свою по образованию - женой:
Пристрастье большее к литературе здесь было виной.
Профессию врача он выбрал по соображеньям меркантильным:
Готовили врача с широким профилем, а это значит – быть прибыльным,
И в двадцать пять наш Чехов стал дипломным лекарем –
На курсе выпускном сдал 75 предметов – победно вам об этом кукарекаем!
Спустя шесть лет он уезжает в Ялту,
Осваивает он и в южном направлении страны своей карту,
Он строит дом там и высаживает чудный сад,
Собратьев по перу в нём встретить всегда рад:
Толстой, Горький, Бунин и Куприн там были –
Таких, вот, знаменитостей флотилии,
Бывал у Чехова на юге и художник Левитан –
Он тоже гостем званным оказался там.
Но гостеприимство, как и монета, другую имеет сторону,
Её вам покажу, хоть не хочу подобным быть ворону,
Финансово всё это содержать трудно, как тянуть борону,
А Чехов болен, знаете, ему нужен, ведь, покой,
По этой-то причине дачу в Ялте сестре отдаёт,
Сам покупает домик небольшой в Гурзуфе,
Теперь,как думал Чехов, тишина, покой грядёт,
Он обстаноку, быт организовал там в своём духе.
В последние же годы занят подготовкой был издания
Своих всех сочинений он собрания,
Но состояние настало критическое у Чехова,
И Книппер увезла его в Германию лечиться,
Профессор Эвельд его смотрел - не смог не возмутиться:
Руками он развёл - состояние больного"ахово",
И мучили его вы зря - бессильна здесь и заграница.
И правда - скоро Чехову стало совсем плохо,
Как требовала тогда у медицины уж та уже эпоха,
Коллега-доктор ему шампанского бокал принёс,
Его выпив, сказал Чехов: "Давненько я его не пил",
Повернулся к стенке и уснул в брызгах его грёз,
Остановилось сердце вскоре, слёз никто не лил.
Случилось это на курорте в Баденвейлере,
Я думаю, что в это вы поверили.
Гроб с телом нашего писателя в столицу прибыл,
Привезли его в рефрижераторе-вагоне для устриц,
А падали когда-то пред ним, ведь, помнишь, ниц,
Ещё один талант с полка писателей , знать, выбыл,
Четыре тысячи людей на похороны его пришли,
Те похороны были , к сожалению, пошлы,
Публика престранная влезала на деревья и смеялась,
Кресты ломала и ругалась;
Но были там возмущённые Шаляпин, Горький,
Уравновесить смогли ль они все эти неустойки?
Успокоился наш Чехов на Новодевичьем -
Значимо всем нам это кладбище - не мелочно.
Известен Чехов после смерти стал в мире,
Когда МХТ в поездке за границу рекорды все побили,
Показав "Чайку, "Три сестры", "Вишнёвый сад",
Перевернули смысл о возможностях театра, драмы,
Я, как и вы, надеюсь, этому по-русски рад:
Вот и по нашей улице прошёл парад.
Так как же выглядел всё тот же Чехов? –
Его увидеть нам хотелось без доспехов;
Что вам сказать, о чём поведать?
О том, что с шалопаями любил он бегать
В конец той улицы, где там с фонарного светильника
Газ ночью воровали «без отключения рубильника».
Не всем известен Чехов, как участковый лекарь,
Окончил он медфак московского университета,
Не выбросишь из песни его жизни этого куплета,
Он и в посадке разных древов тоже смекал.
И страстно жизнь всю коллекционировал он марки,
И в дружбе с композитором не допустил помарки –
С Чайковским он дружил – с одним из музыкальных, знай, светил,
Рассказы «Люди хмурые» ему он даже посвятил,
Что тоже интересно: в парадный облачался он костюм,
Когда писать садился – счастлив, не угрюм.
А как вам Чехов без прикрас,
Что рисовался в личных письмах – «он не на показ!».
И всё же я и этого вам показать рискну,
В поездке, например, на Сахалин,
Сниму с него я часть стандартов, грим
(Поменьше, чем на острове песку).
В пути на остров время Чехов не терял,
Иных он, чем в Европе, женщин познавал,
Устраивал их настоящий карнавал,
Его интимы были с дамочками разных рас –
И про такого Чехова мой будет сказ.
А вообще-то, Сахалин здесь не при чём:
Любил наш Чехов и в публичный прогуляться дом,
И,оказавшись в любом городе чужом,
Интересовался сразу там таким он багажом.
Не думайте, что я мечтаю очернить его –
Всяк человек – вместилищем является всего,
К тому же Чехов – настоящий врач,
И это – в помощь для врача задач.
Ещё я напоследок вам скажу,
Что если нагрузить хотите вы свою баржу
Уж очень истинными данными о нашем Чехове,
Серьёзны намеренья ваши – не для потехи, ведь,
Не захотите вы носить о нём всей пропаганды паранджу,
То почитайте с толком письма личные писателя,
Они личность Чехова оформят, словно стены шпателем.
Писал же письма он, поверь мне ты, ежедневно –
Жене, брату Михаилу, сестре Маше,
Толстому, Горькому и Бунину Ивану,
Всё с мыслями, советами, а не бездельно,
Свет их до сих пор, ведь, не погашен,
Разубеждать в тех письмах Чехова познать я вас не стану –
Доверия вы меньше отдавайте разному бурьяну.