(По мотивам лирики Виктора Петровича Астафьева).
Тих и скоротечен зимний вечер в лесу.
Лишь по мерцанию снега и по отчетливо проступившим теням деревьев на снегу, лежащим будто на весу,
угадывается приближение вечера. Как не любить такую красу!
Нигде никогда не ощущается вечность так, как вечером и ночью, опустившимися в лес.
Нет-нет, даже не опустившимися, просто здесь давно-давно пребывающими, как в мире чудес.
И нет, и не было нигде другого мира, другой поры – такой же вот извечной.
Беззвучное мерцание звёзд, которое в народе зовут точнее: игрою неба бесконечной –
отчетливых, лучистых, праздничных, густо усеявших небо звёзд, что есть и были здесь вечно.
И ночной костерок, усмирело горящий в вытаине,
щёлканье его, напоминающее выстрел мелкокалиберки, или это как будто зимой гроза,
да и далеко где-то раздающиеся хлопки дерев, на которых кожа лопается от мороза,
и ещё какие-то чудящиеся звуки и голоса, движение, мнящееся в глуби немой тайги, –
всё это звуки посторонние, лишние, нарушающие покой зимнего мира, в котором в метель не видно ни зги
и который даже не раздражается от присутствия здесь огня и шевелящегося возле него человека.
Всё, всё это лишнее, постороннее, досадное – испокон лесного века.
Величие тайги, величие зимнего мира были и пребудут здесь всегда.
Зима, погрузившаяся в снега, небо над нею, острыми ресницами звёзд проколотое, знают и не знают времени – целые года.
Они, чтобы человек ни вытворял с собой и кормилицей землёй, были и будут всегда.
--------
Астафьев Виктор Петрович. Ночное пространство.
Тих и скоротечен зимний вечер в лесу. Лишь по мерцанию снега и по отчетливо проступившим теням дерев угадывается приближение вечера.
Нигде никогда не ощущается вечность так, как вечером и ночью, опустившимися в лес. Нет-нет, даже не опустившимися, просто здесь давно-давно пребывающими. И нет, и не было нигде другого мира, другой поры.
Беззвучное мерцание звезд, которое в народе зовут точнее — игрою, отчетливых, лучистых, праздничных, густо усеявших небо, есть и было здесь вечно. И ночной костерок, усмирело горящий в вытаине, щелканье его, напоминающее выстрел мелкокалиберки, да и далеко где-то раздающиеся хлопки дерев, на которых кожа лопается от мороза, и еще какие-то чудящиеся звуки и голоса, движение, мнящееся в глуби немой тайги, — все это звуки посторонние, лишние, нарушающие покой зимнего мира, который даже не раздражается от присутствия здесь огня и шевелящегося возле него человека.
Все, все это лишнее, постороннее, досадное.
Величие тайги, величие зимнего мира были и пребудут здесь всегда. Зима, погрузившаяся в снега, небо над нею, острыми ресницами звезд проколотое, знают и не знают времени. Они, чтобы человек ни вытворял с собой и кормилицей землей, были и будут всегда.