Чечулиным Семену Малафеевичу
и Афанасье Васильевне,
Павловой Тамаре Семеновне
посвящается
Подкрахмалена, как прежде простыня,
Под лоскутным ватным одеялом.
Сокрушалась тётушка моя,
что бабуля Господа не знала:
Выпали нелегкие года,
Ведь людей от веры отучали
И войною грянула беда-
Пережиток сталинской печали.
- Председателем совхоза папка был,
закрывая церкви по указу-
Верой-правдой партии служил,
Беззаветно, молча, безотказно.
Дом поповский занимали мы,
Выгнав деток батюшки в морозы
В лапы ссылок, да в тиски тюрьмы…
Помер в тридцать три с туберкулеза.
Старшею я стала сиротой,
В ясли младшую корытцем увозила,
Среднюю - отдали на постой -
в город мамки мачеха свозила…
наблюдая за стенающей душой,
изливающей мотив исповедальный,
будто голубь с неба снизошел,
озаряя скромненькую спальню:
- Слава Богу! Он грехи простил!-
отвечаю изумленной тёте.-
И Голгофской кровью нас омыл…
- Что об этом ты-то знаешь? Что ты!
- Помню - я девчонкою была
и меня бабуля не стыдилась,
и за наши грешные дела
на коленях Господу молилась.
Я ее спросила как-то раз:
-Бабушка, ты в Бога веришь что ли?-
-На отлично я четвертый класс
кончила в церковь-приходской школе.
До сих пор молитву «Отче наш»,
На зубок тихонько повторяю,
И все горести и радости, Наташ,
И всех вас я Богу доверяю…
- Бабушка, так значит Бог живой!
Расскажу сегодня всем подружкам!
- Не бросайся в омут с головой!
Меньше языком трепли, послушай:
Никому не надо говорить,
Отвечай о том, чему научат,
А не то – тюрьма нам всем грозит -
И меня, и мать твою замучат.
Хватит - дед твой схоронил себя
За чужую рабскую идею!
Ну, да ладно, храни Бог тебя,
Как хранит всех нищих да евреев…
Помолилась, как всегда, тайком,
Зашукала крест в чулан в шкатулке,
Накормила повалихою с чайком
И гулять отправила на улку…
Ой, племяшка, будто и не верю-
Значит, я трудилась на работе,
Ну, а мамка, позакрывши дверь,
За меня молилась – плачет тётя.
Вот так праздник! Ну и благовест!
Как привет от мамки из могилы…
И меня, как девочку из детств,
Одеяльцем бабушки укрыла.