С православной я семьи – корни, толща веток.
Подрубили корешки за годы пятилеток,
На каналах, лагерях, нет того острога,
Ещё добавила война, и даже вера в Бога.
Говорят крещёный я – отрицать не смею,
Вот только к Зелью пристращённый я, обольщённый Змеем,
Но не тем, что искусил в прах Адама с Евою.
Их то, Змей, добрее был, мой – в родне с Химерою.
Был я страстный атеист, верил я в утопии,
То я строил коммунизм, то его подобие,
Перестройка, путч, распад... В кайф всё. Эйфория!
Но закончился экстаз – шокотерапией.
Пережил я и дефолт, всякие инфляции,
Подцепил стафиллокок – уколы враз забацали.
Сердцем стал я ощущать Володины сомнения.
Опять не так, е… мать. Ой! Я прошу прощение.
С православной я семьи, жаль, что корни жухлые,
Вновь подрубили корешки, вот с тех пор и сохну я.
Всяк и каждый норовит садануть лопатою,
И так осталось от родни всего-то доля пятая.
Да и те, что на слуху, то внемлют, то чураются,
Им всё мерещится посул, что я могу позариться.
Дочка плачет – мал улов, что-то не додали,
Тёте, вдруг, невмоготу делить со мной регалии.
Не живут своим умом, мне хоть плачь, хоть вешайся,
Скулы ходят ходуном, я впадаю в бешенство.
Враз срубил, ствол окропил – вроде и предвзято.
И осталась от родни, где-то часть десятая.
Хочешь – рубишь, хочешь – нет. Для кого стараешься?
Всё равно держать ответ, если, вдруг, преставишься.
Перед Богом иль роднёй – в этом смысл жизни,
И чтоб хвала текла рекой на последней тризне.
С православной я семьи, корни – ствол, да веточки.
Хорошо стали видны зарубки все, заметочки.
Вот подогнали самосвал, тросом подцепили,
И немного поднажав, всё дерево свалили.
Вот лежу и не блажу, глаза поднять не в силе.
Жена язвит: «Чего скажу, родню всю подменили».
Понаехали с орды, аж те, кого не ждали.
За столом сидят – мордва, чуваши и татарин.
18 декабря 2003 года
(Москва)