* * *
Сизифов зимний день втащу под крышу,
всё той же вечной лестницей взойдя. -
Но не ропщу, ведь я за дверью слышу
твой голос, ясноглазое дитя!
Войду - и мне в прихожей улыбнутся
два сброшенных, два красных сапожка.
И милосердно губ моих коснутся -
судьбы дыханье и твоя рука...
* * *
Пройти по первейшему снегу,
по полночи наискосок!
И что за нужда человеку -
тянуть вслед за этим свой срок?
Ведь искренней, звучней, белее,
чем прописи снежной карат,
не скажут ни "Четьи минеи",
ни "Суммой" прославленный брат.
Ты слушаешь музыку неба,
но слышать мешают шумы -
лихие добытчики хлеба,
умельцы, глухие умы...
Но если уж снег выпадает
средь полночи и средь судьбы,
то ангелов очи рыдают
от счастья и светятся лбы!
О только б никто не услышал
ни их, ни тебя, - им в ответ, -
и только б наружу не вышел
хрустящий приснившийся свет!
Пройти по целебному снегу,
по пустоши, по целине.
И зрея к большому побегу,
сбежать от себя - хоть во сне...
Мастерская зимой
Мандарином повеял сочельник,
снегопадом, смолою сосновой.
Освежи свой подрамник, скудельник,
белотканной хрустящей обновой.
Замело на окраине хаты,
заискрились морозом овчины.
Славно жить – до последней растраты –
в синем колере Духа и Сына!
Простодушны, как буки и веди,
а внутри – снегирёвого цвета,
декабри, где лоснятся медведи,
калачами свернувшись до лета.
Ну а ты, мой художник колючий,
на холстине колдуя-пророча,
возжигаешь и вежи, и кручи
за пространствами вьюжистой ночи.
Разминая стоцветное масло,
полночь шаркает бабкою Кристи,
и покуда свеча не погасла,
скачут рыжими белками кисти,
мышь шуршит серебристой фольгою,
с четверга – домового невеста...
Снег раздался ямскою дугою
по всем весям – от оста до веста!