Ишак и лошак.
В селении средь гор,
В холодном тесном стойле
Жевали сено ослик и лошак,
Что были братьями наполовину крови.
(Налево видно матушка сгуляла
С соседским больно резвым жеребцом,
Когда супруг ишачил где-то в поле).
Судьба к ослу была неблагосклонна.
Трудился день деньской, и отдыха не знал.
Но не роптал, не клял Судьбу напрасно.
Скрипя зубами следовал стезей
Своею, не чужой. На все Господня воля!
Лошак же был строптив. А как же!? Жеребцом
Себя он мнил. Ишачьи только уши
Его ублюдство подло выдавали,
За что их всей душою ненавидел,
Как, впрочем, и семейство все свое,
Отца и мать, и, особливо, брата.
Но в том себя никак не выдавал!
Труслив в душе лошак был, словно заяц.
Поэтому с гримасой дружелюбной
Смотрел на мир, который презирал
И ненавидел люто за увечье,
Которое случайно получил
По дурости своей и малолетству.
С тех пор прихрамывал. Нога уж не болела,
Однако он с усердием хромал,
Чтоб видел незадачливый хозяин
Его терзания. И чтоб полни;лась
Хозяйская душа виной и состраданьем
(Его, хозяина, тогда был недосмотр,
За что себя винил и лошака не трогал.)
В работу не гонял, терпел укусы,
Лишь изредка в коляску запрягал.
Осел же, как ишак, горбатился на поле,
Пахал и боронил, и грузы привозил
Безропотно и даже не стеная.
Так время шло. Хозяин пребывая,
Все ж выстроил для живности конюшню,
Ведь прежняя практически сопрела.
Просторны были новые хоромы!
Теперь уж в стойле братья не толкались
Бок о бок стоя. Каждому свое
В конюшне стойло было. Но, однако,
Вдруг лошаку привиделось, что стойло
Просторней у осла! - Сама несправедливость!-
Подумал он, - За что ему такое
Просторное жилье!? И даже будто света
Там больше! Не бывать
Такому никогда! Задумал он отнять
Местечко у менее достойного собрата.
Но как!? Что сделать для того!?
И тут лошак придумал! Копируя осла
Он громко закричал. Орал, как мог.
А было уж за полночь. И разбудил хозяина, зараза!
Взбешенный тот вбежал, и ну осла хлестать!
Когда же сам устал, взнуздал осла и вывел
Вон из конющни. В дровеник отвел,
Что на задворках
Стоял спокон весь и кизяком обложен.
- Ори теперь, - сказал - Хоть заорись, скотина!
И спать ушел, ругая и кляня,
И матеря трудягу по дороге.
Лошак же ухмыльнулся хитро
И думать стал, как дальше перебраться
В свободное теперь и сладостное стойло.
Когда ж настало утро он придумал!
Сожрал овес и, ясли опрокинув,
Их раздавил слегка, как будто невзначай.
И вышло, как хотел. Пришел когда хозяин,
То выругал его, и даже подхлестнул,
Но все же поостыл, и гнев сменил на милость,
В свободное пространство перевел
И вновь овса в кормушку он насыпал.
Казалось, что лошак теперь на пике славы!
Всех обманул и всех провел пройдоха!
Но есть Судьба, что суть - веленье Бога!
Той ночью в дровеник забрались воры.
Увидели осла, навьючили добром,
И накормив его, морковкой поманили
Вслед за собой. Впервые видя ласку
И сладкую морковь последовал осел
За теми, кто позвал. Ушел, не сожалея.
Наутро же хозяин обнаружил
Пропажу эту. Долго горевал.
И не добра потерянного жалко
Ему в ту пору было. Понял он,
Какую представлял тот ослик ценность.
Но делать нечего. И жизнь свое взяла.
Остался ведь лошак! Пора его настала
Пахать и боронить. Взнуздал его хозяин.
Но тот ни тпру, ни ну. Не тянет эту ношу,
Которую осел играючи тянул.
Лишь половину он едва осилил.
И ту до полпути едва - едва тянул
И сил лишился вовсе по дороге.
Вот так и в жизни с люльки и до гроба,
Глядим на лошаков, что ржут и бьют копытом
Стенают и клянут судьбу.
Жалеем их. А ишаков не ценим,
Что молча тянут воз, на коем все сидим.