Штрихами домов было покрыто всё, что он мог увидеть. Значит, не видел он ровным счётом ничего. Называл себя, называл себя так, чтобы не слиться окончательно с этими невзрачными штрихами мириад чьих-то судеб некоей единой судьбы. Называл себя, пока не понял - всё наоборот, работает в обратную сторону, против часовой, и даже против течения, если это течение его мыслей. Пожалуй, впервые в своей жизни он попытался задаться вопросом. Оказалось, что это не так трудно, как смириться с результатом. Да и к тому же: "Вопросы заданы, вопросов больше нет." - отчеканила ему в самый мозг программа выживания человечества, программа выживания наполнителей этих словно прокажённых самим фактом своего существования штрихов просто очередной пропасти, пугающей своей безмятежностью. он пока ещё не знал, насколькоэто заразно.
Мир стал так мал, что не вмещал в себя более самого необходимого, теперь уже самого-самого. "Обидно было умереть не родившись." - иногда повторял он себе как можно более чужим голосом, словно боясь однажды забыть об этом. Но в том преисполненном монотонным хаосом узоре его некому было слышать, некому было слышать что-либо, чего не было и не будет. Он ещё не умел рассказывать себе. ещё не сумел рассказать себе, что его как можно более чужой голос уже давно лишь песчинка в панораме бездумного монотонного хаоса, не более чем тень не важно какого штриха.
Кажется, давным давно и вообще в другой вселенной ему рассказывали, что это никогда не кончится. Вот только он уже и не помнил, рассказывали ему сказку или снова пытались научить не менее и не более загадочным вещам. Он любил сказки, и был в этом уверен. Но вот в том, любил ли он не менее загадочные вещи (и уж тем паче не более загадочные), уверенности не было никакой. Среди штрихов тех домов уверенность должна быть во всём, что уже знаешь, и неуверенность во всём, что узнать не был должен, иначе же он рисковал стать бельмом на идеально-беззначном узоре самого монотонного хаоса. Но, быть может, рискнёт ещё.