Сверкали ёлочки в окошках –
был Новый Год. И за столом
она сидела в платье с брошкой,
французском, модном, дорогом.
Смех, тосты и фужеров звоны…
И так некстати чей-то крик:
– Тебя там просят к телефону!
Какой-то немощный старик!
Кольнула взглядом недовольным:
– Иду, иду, – сказала зло.
И с раздражением невольным
что камень бросила:
– Алло!
Елей родного голосочка…
Таких далёких душ родство…
Забилось сердце…
– Здравствуй, дочка!
– А… папа… ты… Случилось что?
– Нет, ничего, тревога просто…
Дочушка милая, приедь,
ведь мне недолго до погоста,
давно пасётся рядом смерть…
– Ну, папа, я же объясняла,
вздохнуть работа не даёт!
– Дочушка… мне осталось мало…
А мы не виделись уж год…
Дрожащий голос, тихий, слабый,
совсем бесцветный, как больной…
– Приеду, пап, не будь ты бабой!
– Когда?
– Наверное… весной.
– Дожить бы, – произнёс он робко.
– Ну хватит, папа! Что за вздор! –
и, утопив сердито кнопку,
она прервала разговор.
Воспрянув от хорошей вести:
«Приедет! Смиловался Бог!» –
он, на груди поправив крестик,
на койке с краюшку прилёг.
Душою мирен, даже весел,
любимой дочке всё простил.
Вздохнул и… охнув, руку свесил…
С улыбкою навек почил.