Вспомнил маменьку, вспомнил папеньку.
Как давненько не видел родимых.
Я для них, как всегда, окаянен.
Неприкаянным, лажу по миру.
Я по жизни для них полудурошный.
Нестандартный, горбатый уродец.
Мамка выплюнула на улицу.
А папанька, был и не против.
Цыганча приютила бродяжья.
Приобула, приодела в худое.
Воровать научила и клянчить.
И лицемерию - делу святому.
Долго браживал с табором пьяненьким.
По дорогам, селеньям забытым.
В города иногда захаживали,
Подлататься на гражданах сытых.
Так и ехало время телегой.
Скрипотцой на осях несмазанных.
Матерела моя безнадёга,
И хотелось надежды отчаянно.
Но какая надежда у горького?
От сумы до тюряги сподобился.
За кошель сел, с червонцами звонкими.
И прозвали меня там, Червончиком.
Так и кончилась жизнь свободная.
Десять лет по этапам сибирскотамбовским.
Я гражданочку ту молоденькую,
Навсегда своим сердцем запомнил.
Как кричала она надрывными.
Созывала прохожих на помощь.
Как вязали меня и лупили.
По чем зря, те люди добрые.
Переломанный сапожищами,
Покалеченный кулаками,
Я доставлен был в пересыльную.
И на входе, бит батогами.
В карцер бросили, на пол бетонный.
Потом, трое еще метелили.
И за шею, обручем черным,
Приковали к стене, напоследок.
Так не так, перетакивать нечего.
Зубы выбиты, белые, ровные.
Просидел на водичке три месяца.
И на корке, в тухлой размоченной.
Серость, слизкость, сырого подвальчика.
Я впитал в себя всеми фибрами.
Пожираемый тубика палочкой,
Уж не думал что, выживу.
Вот февраль прикатил с ураганами.
Уркаганов этапом, на дальнюю.
По дороге железной в вагончике.
Подышать-подыхать в Сибирь сплавили.
Там ждала нас кирка обмозоленная.
Холода да бараки промерзшие.
Там и стал я поэтом, от горюшка.
Эх душица моя, обездоленная.
Трудодни наполняли мы трупами.
За бараками, длинное кладбище.
Там и кореш мой, Федька Крученый,
Упокоен руками товарищей.
Злая сука пырнула заточкой.
За какое-то темное дельце.
А ему оставался годочек,
Но вот вишь, настигают злодейства.
Да и мне петельку накидывали.
Пока спал, после дня трудового.
Зэки злые предупредили так.
Чтоб молчал, об увиденном мною.
А увидел я их подготовочку...
Как припасы готовили тайные,
И как прятали в землю винтовку,
У кого-то, как-то украденную.
Ну и я изъявил желание...
Вместе с ними свалить на свободу.
Дернул черт за язык, бедолагу
Им Свобода дороже святого.
Так ушли они ночью лютой.
Погубив пару сонных охранников.
Нас пытали потом на киче.
Выбивали огнём показания.
Много минуло суток кровавых.
Этот плен, до сих пор мне икается.
Но спустя десять лет пропащих.
В феврале я откинулся, граждане.
Поселился в лесу, в избухе.
И ушел с головой в поэзию.
Я, чахотка, Свобода, и музыка.
Да, и в память обратный билетик.