По предмету обожания у меня была четвёрка с большой Натяжкой Васильевой, смутно вспоминает после частичной потери памяти популярный певец Бросиф Гудзон.
Она ворвалась в мои школьные годы длительным, хроническим периодом взаимных домоганий.
Магистраль наших подпартовых поползновений начиналась с первого урока и обрывалась финальным звонком, возвещающим конец пятого. А в тягостные дни шестиурочья мои нервы не выдерживали и сдавали. Трепетное сердце отчаянно билось в экстрасистолах о прутья грудной клетки. Я физически ощущал ссадины и кровоподтёки в несчастном комочке любви, остервенело мечущемся в замкнутом загрудинном пространстве, определённо перенесшим серию микро-инфарктов на радость моим будущим кардиологам и в ущерб моему карману.
В 8-м классе меня постигла форменная трагедия – Васильева скоропостижно выскочила замуж за преподавателя физкультуры Париса Алексеевича Галустьяна. И так как она сидела в каждом классе по два года, и ей стукнуло аж восемнадцать, то их расписали.
Я принялся жить одной мстительной мечтой, что когда-нибудь ей воздастся по заслугам.
Но однажды моё сердце не выдержало и остановилось.
Меня отвезли на электрошокотерапию, познакомить с достижениями современной отечественной медицины и хорошенькой медсестричкой. Это меня окончательно добило. В полусознательном состоянии указательным пальцем я сделал ей предложение, в котором, как мне потом рассказали, глаголы заменяли имена существительные, а прилагательные превратились в наречия давно вымерших народов. Но я нашёл горящий «Выход» и впервые запел.
С той поры у меня отбоя нет от поклонниц, поэтому я, – Бросиф Гудзон, навсегда переезжаю в Японию. Мне сказали, что тамошний народ практически не разгибается.