В этот вечер похожий на разверстую рану, я хотел бы говорить только с тобой,
Срываясь на крик,
И, может быть, еще немного — с миром.
Просто пока не успел рассказать ему о моем единственном спутнике-компаньоне,
По одиночной камере существования.
И других людях, которых ты принес с собой, мертвых писателей и режиссеров, и некоторых ещё живых,
Чьи фантомы дали мне вторую, почти настоящую жизнь.
Может быть, даже более настоящую, чем первая,
Хотя быть полностью уверенным в этом не могу.
А я показал тебе своих, вынул из под ребер, а ты знаешь, как я избегаю делиться,
Особенно тем что близко моей душе.
Слишком закрыт и самодостаточен,а реальность так неприглядна,
И вряд ли бы кто-то смог найти в ней что-то достойное нежного разговора.
Мои легкие полные кислорода и моя паранойя.
Я уже говорил о ней, когда никто не слышал, а твои уши закрыл ладонями.
И теперь снова повторяю, но понимаю, что с прошлого раза абсолютно ничего не изменилось.
Быть осторожным, чтобы не поранить чужие ножи о свою спину.
Но эти ментальные танцы, чувство близости расцветает алыми пятнами-следами, на белом постельном белье.
От порезов, из-за разбитого зеркала, мы всё еще ненавидим свои отражения.
Скрывается в лепестках твоих маковых губ, я задерживаю дыхание.
И даже выпив много вина, — я не хочу тебя выебать, представляешь?
Я всегда мечтал о духовной, а не физической близости, и знаешь что?
В этот день ты действительно годишься для того, чего от тебя жду, ты справишься.
Как-то давно я тебе рассказывал про часть туши лося,
Которую разделывали на кухне, когда был ребенком.
Все восхищались его красотой, какое было огромное животное, и как мяса надолго хватит.
С чувством кромсая, предвкушали сытость граничащую с пресыщенностью.
Кровь стекала на плиточный пол и проникала в швы, пропитывая его своим запахом насквозь.
И меня еще очень долго трясло от омерзения.
Так же и любовь, это вечный голод, вечная гонка, кто быстрее кого сожрет/познает,
До мельчайших деталей, до мельчайших изъянов, и кости не оставят неизглоданной.
Теперь ты понимаешь, о чем осенний каннибализм Дали?
И я хочу чтобы ты сам отдался, дал добро, осознанное согласие на симбиоз,
В расстоянии большей вытянутой руки, и нескольких километров.
Я просто пытаюсь остаться человеком, и тебя сохранить.
Но ты всегда можешь прийти ко мне, положить голову на колени.
И говорить обо всем, что тебя тревожит, мне дороги твои монологи.
Все твои мысли я соберу словно драгоценное украшение и буду носить на шее,
Вместо парфорса.
Нарисую ими душеспасительные иконы на всех своих стенах.
Показывать твой образ в целях приобщения к чему то более чистому и настоящему,
И нет твоего подобия боле.
Только от чего то получается как всегда — говоришь об одном единственном,
Но твои слова принимают на свой счет своры других.
И чаще всего, эти многие другие, подобные гнили, и дешевым, сломанным ещё при сборке, вещам.
Я предпочел бы молчать, во избежание этих неприятных инсинуаций.
Прощай, речь, но вот опять срываюсь, шипы врезаются в мои голосовые связки.
Но и это мне не поможет.