Меня обвиняют судьи, и человечий закон.
Бог только ближе будет, слыша душевный стон.
Ночью Он ласково будит, бальзамом врачует раны.
Тебя преследуют люди, терзает допросом охрана.
Но Я подниму на плечи пораненную овцу…
В душе зажигаю свечи, борозды слёз по лицу.
Камень, оковы, тяжесть смывается этим ручьём.
И благостынею ляжет сладостный крест на плечо.
Бог для меня Святыня, Податель Святого Духа.
Особенно чувствую ныне бедой обострённым слухом.
Крестным знаменьем часто себя ограждаю, спаси же.
Меня помяни во Царствии, любящий мой Искупитель.
Видя мои моленья и отвращенье к скверне,
Просят другие знаменья, будто тогда поверят.
“Вот ты рукою крестишь двери, еду и нас.
Здесь такое не встретишь, видим мы в первый раз.
Скажи нам, что это значит? Это тюрьма, не Церковь.
Веди себя здесь иначе, своею меркой не меряй.
Здесь позабудь о Боге, в железе молитва увязнет.
Скажи… ну об этом… немного. Но так, чтобы было ясно.
Бог, говоришь, а где Он? В карцере, в этой тюрьме?
Эх, ты, невежа, темень. Учился, а бродишь во тьме”.
И я им сказал, как мог, о вере моей и чувствах.
Видится где мой Бог; рукой почему крещусь я.
Бог – это утра свет и пробужденье дня.
Это на всё ответ, даже среди огня.
Бог – это вздох души, к небу поднятие рук.
В Нём невозможность лжи, в Нём озаренье вдруг.
Шелест травы и листвы, щебет и зверя крик.
Всё это гимн хвалы, всё о Творце говорит.
Гневное слово пророка, и океана шторм,
Предупрежденье Рока, казни грядущей гром.
Ропот толпы, народов кто предузнать бы смог
За тысячелетия, годы –– знает один лишь Бог.
Благость Его руки, творческий жизни жест.
Каждый микроб и кит – печать совершенства есть.
Вздох, состраданья стон, горький упрёк себе…
Это опять же – Он, Спаситель от тяжких бед.
Опасный, глубокий шрам, чёрная, страшная весть
Это Он призывает в храм, с призывом взглянуть на Крест.
Это от Бога глас, это Творца призыв,
Образ святой для нас, благоуханье слезы…
Слушают, молча уходят. И только один сказал:
Что же будет с народом… дальше так жить нельзя.
Март 1986, тюрьма