Мы — втиснутые в зелёные листья деревьев, единично знаем всё о живых планетах.
У нас во рту вода, как в морях; все свалено с полок, молчание, глухо-немые достойнее нас.
Рассвет, нас множество под горами нашей печали.
Мы получили первую способность, немыслимо, слова сами врываются в наши искажённые головы, мы лежим на земле в испуге.
Нам много очерченной гримасы огромного неба: мы хотим заставить все города большими домами.
В наших глазах прорезана дверь, она открывается прямо в наше сознание. Внутри – безмерная пустыня, по ночам сюда прилетают жуки и сидят, как цветы под светом луны. Как называется эта большая яма, в которую залазят поглядеть друг на друга люди? Мы наполняем её много веков. В ней бездонные запасы пыли и праха. Всматривайтесь долго в раскаты стеклянных слёз. Каждый может зайти в этот кровавый шкаф, где развешаны вещи, как разделанные туши свиней.
Обесцвеченные воды нашей уверенности омывают берега наших целей; жидкость поспешно продвигается вперёд. На этой поляне всё затягивается туманом: они готовят фотографический ужас. Слышно смех птиц, нашедших путь – это разрозненный врождённый перевод с языка освобождённых из тюрем. Старый путник выпускает в небо густой дым, и небо меняет цвет. День затягивает темнотой со всех сторон, животные мучительно просыпаются. Так появляется ужасный вид. Волны в бурлящих морях обращаются в капли и пену, и с шумом возносятся в верхние слои. Куда бы мы ни смотрели, – везде мы находим прекращение танца идей. На неподвижных людей обрушивается необыкновенный дождь. Лукавый шелест листьев проходит по тоннелям влаги. Перед встречей с летящими каплями люди открывают рты в волнении. На земле светлеет, нам спокойно от сомкнутых стен. Лампы ведут отсчёт дней. Мы постоянно задаём друг другу вопросы, которые ничем не сломить, как бетонные плиты. Нам хватит тяжёлой расслабленности, похожей на застывание капель в стёклах окна. Мы расспадаемся землёй на самой большой глубине в местах захоронений.