Дверной проем, висящее пальто
на спинке одногорбного верблюда,
что в стол задвинут глубоко. Темно,
не разобрать ни скатерти, ни блюда
на нем. Во тьме теряет все лицо,
и тело жмет другая амплитуда,
скрипящее что перейдет крыльцо
и ввалится, ошеломив верблюда.
Торшер раздут под лампой Ильича
и свет его на брудершафт с разрухой
вино вкушает с барского плеча,
разящего эфиром и сивухой.
Из телефонной трубки три гудка
и тишина, что шепчет мне на ухо
монодию глухого дурака,
вспоровшего луне пустое брюхо.
Все в темноте на ощупь, из мешка
дырявого, и без стекла в ней лупа.
На клетке лестничной шестого этажа
щиток мотает чей-то пьяный ступор,
а за окном несется белый шар
по каменному брусу, точно в рупор,
кричащий бездне, мраку, мне: «Пожар!»
нанизывая на шурупы кукол,
наматывая им на шеи шарф
и загоняя их под церкви купол –
страх знает, у кого оплачен штраф
и с кем играть в марионетки глупо.
Я отнесу клавир стае гитар,
отняв его после пожара утром
у страха, а затем и белый шар
и все, что было передам кому-то,
но не тебе. Тебе дан божий дар –
«не замечать» и «оставаться мудрым».
Но самый главный твой, бесценный, дар –
душа,
что не имеют эти куклы.
1 декабря 2015 года