Веди меня в донецкие поля, истерзанные ржавыми цветами –
осколочные раны не болят, податливое тело перестало
скрывать в себе проросшую любовь, усталость, остальное – человечье,
бесстыже разлагается – врагов, живых и неослепших, покалечив
картиною, которую никто не хочет принимать, на стену вешать...
да сколько там той крови утекло, да сколько там запнувшихся черешен,
сколоченных в молчании гробов, в которых уезжает форма друга –
закапывай останки в зверобой – и вой не Отче наш, а Нюрнберг, Нюрнберг.
проклятий не осталось. тишина – замечена, в безумии бессильна.
какая к чёрту вечная вина! хохочет вороньё: виват Карсии!
величие распаханных могил, ворочает враньём заправский гопник,
веди меня – молиться на ИГИЛ, сорвать чеку и фейерверк отгрохать
на бабки за ушедших сыновей, вчерашних женихов, других отходов –
задабривай голодный зов полей – и трогай по больному, трогай, трогай.