... Было дело, работал один человек главным редактором местной газетки. Как она называлась, неважно, потому что давно перестала существовать. Пришел однажды тот человек утром в редакцию, видит: сидит в холле девушка и ничего не говорит. Главред спросил у коллег, кто, дескать, это. Никто не знал, и редактор занялся текущими делами, ибо поутру их немеряно, да и вроде как понедельник день тяжелый это был. Время от времени поглядывал редактор на девушку, та тоже пристально смотрела на него, но по-прежнему ничего не говорила, а глаза ее между тем наполнялись слезами.
И тут вспомнил редактор, что накануне звонил ему друг из соседнего городка, работавший в другой местной газетке. И сказал ему друг по телефону таковы слова: дескать, прикрой мой грех, по-дружески прошу, а то жена узнала, то да се, сам понимаешь; прими на работу мою девушку корреспондентом, уверяю тебя, она писать может. Редактор заволновался, подошел к девушке, зазвал в кабинет, налил чаю, обо всем расспросил, ни словом не обмолвился о ее с другом экзерсисах, предложил было дать задание.
Но у девушки уже имелся текст — про таксистов. Отнес редактор статью своему ответсекретарю, та прочла, сократила на треть, но сказала, что девушке работать корреспондентом вполне по силам. Умеет, дескать, а шероховатости текста устраним. Прочел редактор урезанную на треть статью, сократил наполовину, но тоже понял: может девушка. Еще как может. Это же сразу видно.
И взял он ее на работу. И начала она носить статьи одна другой краше, веселее и остроумнее. По первости девушка, конечно, ходила мрачнее тучи, переживая свои арабески с другом редактора, но со временем отошла, оттаяла, повеселела. Да и главред к ней благоволил, даже не так: относился к ней по-отечески, как к дочери. Частенько подолгу беседовал с ней о том о сем, о делах текущих, о профессии, а в основном — «за жизнь».
Девушка, кстати, сама не промах оказалась. Ко всему прочему, она училась заочно, посему трижды в год покидала редакцию ради сессии, ни одной не пропустила. Происходило это обычно в летнее время, когда в газете и без того работать некому из-за отпусков.
Потом, когда девушке захотелось стать счастливой (в разговоре с редактором она дала себе такую торжественную клятву, такой зарок и такой обет), она ушла в отпуск по беременности, ни дня — за три-то года — из него не выкроив для работы. Но и отсидев в декрете, девушка не только не оправдала ожиданий редактора, но сразу же подала заявление об увольнении в другую газету, где платили чуточку больше, но где не стали бы терпеть ни ее учебных отпусков (к тому времени девушка благополучно отучилась), ни ее декрета. Поэтому, когда она принесла тортик — отметить с коллегами свое увольнение, — редактор участие в примирительном чаепитии не принял. Дескать, ушла — уходи.
Прошло время. Девушка сделала головокружительную карьеру, наконец стала вполне культурной девушкой, заняв соответствующий пост в областной администрации. Редактор, надо сказать, тоже не простым человеком был: ставил свои переводы из Шекспира в городах России, имел публикации и книги, изданные в столице нашей родины городе-герое Москве, состоял членом творческого писательского Союза и даже был занесен в Российскую Шекспировскую энциклопедию.
И вспомнил редактор о своей бывшей сотруднице и обратился к ней с просьбой издать собрание его сочинений, ибо по наивности и старорежимности воспитания полагал, что долг платежом красен. Но не отозвалась девушка на просьбу своего бывшего редактора, более того, проигнорировала ее совсем, даже не соизволив начертать обычную чиновничью отписку по поводу бюджетных недомоганий, ибо она сделалась весьма культурной девушкой, как раз из числа тех, кто высоко сидит и далеко глядит, но не считает нужным помнить добро, сделанное для нее тогда, когда она была обычной девушкой, печально сидевшей в приемной редактора и глядевшей не него глазами полными слез...
25 ноября 2015