1
Осознавая вероятность,
Нельзя забыть про суть предмета,
Когда предел и необъятность
Организуют мощь скелета.
Когда объём, его предельность
Стремится внутрь, к центру формы,
Вещь обретает смысл и цельность
По всем законам внешней нормы.
Отвоевав под солнцем место,
Собою вытеснив пространство,
Вещь недвусмысленно и честно
Опровергает самозванство.
Но в каждой вещи тайна скрыта.
Её нельзя постичь с наскока.
Как бытие сквозит из быта,
Внутри предмета – бездны око.
Не только полые предметы
Имеют внутреннюю тайну.
Пространство тьмы с пространством света
Едины в мире не случайно.
Союз хаоса и порядка
Даёт идее оболочку.
И, уплотняя вихрей складки,
Вмещает бесконечность в точку.
Осознаёт себя пространство
Посредством тела, формы, вещи.
И совершается шаманство.
И во Вселенной жизнь трепещет.
2
Опустошённое пространство
Стремилось к чёткому объёму.
Любя число и постоянство,
Ум сотворил идею дома.
Ещё заросшие бурьяном,
Дремали вялые пустоты,
Но в воздухе, от зноя пьяном,
Гудело и жужжало что-то.
Шурша в траве, горизонтали
Пересеклись, создали угол.
Прямоугольника детали
Сошлись в содружестве упругом.
Углу мешавшую ракиту
Пила свела под корень чисто.
И вертикаль пошла к зениту,
В куб возводя простые числа.
И вот уже диагонали,
Любимцы остроты сюжета,
Летя, пространство рассекали
В лучах полуденного света.
И треугольные фронтоны,
И ребровидные стропила,
И лестниц острые наклоны
Придали стройной мысли силу.
Проёмы окон, чтя движенье,
Ловили шорохи эфира.
И создавали отраженья
Потусторонний образ мира.
Дверь приглашала к откровенью.
Держала крыша оборону.
И – символ мысли уплотненья –
Уселась на трубе ворона.
3
Дом, как предмет, не слишком сложен…
Сказать по правде – примитивен.
Из толстых брёвен крепко сложен.
Наружной формой – позитивен.
Четыре плоскости прямые
Пространство вытесняют призмой.
Хранить устои избяные
По форме дом подобный призван.
Дом завершён двускатной крышей –
Чуть трубы вид загромождают.
И лишь крыльцо, как выступ с нишей,
Его объёмы усложняет.
Но дом прекрасен тем не менее.
В пропорциях почти изыскан.
Намёком выглядят ступени,
Что смысл дома внутрь вписан,
И он не так уж прост, как с виду.
Хотя… Наружные детали,
Чтоб дому было не в обиду,
Ему нарядность придавали.
Крыльцо, наличники, карнизы
Резьбой украшены умело.
И каменный фундамент снизу
Надёжность укрепляет в целом.
Дверь велика, но не громоздка.
На петлях движется без скрипа.
Удачно пригнанные доски
Всем говорят: они не липа.
Скорее небольшие, окна
Глядят на мир вполне спокойно.
Прозрачно намекают стёкла,
Что в доме всё благопристойно.
Дом пахнет чистой древесиной.
Кой-где смола немного липнет…
Лишь втайне старая осина,
Взглянув на дом, вздохнёт и скрипнет.
4
Природа хочет спать. Усталость
Непобедима. Шорох листьев
Уже не призрачность, а данность.
Стоят деревья в шкурах лисьих.
Пространство пристальней и чище.
Зазоры шире и острее.
И неба пасмурного днище
Кружит, чем дальше, тем быстрее.
Суровой тягою спирали
Оно спускается всё ниже.
И за предел уходят дали,
Стремясь спастись и в спячке выжить.
Деревья жмутся ближе к дому,
Ища в нём смысл и опору.
Но строгость линий не знакома
Туманом застланному взору.
Мысль, искажаясь перспективой,
В объёме кажется текучей.
И дым печной седою гривой
Напоминает древу тучу.
В стекле оконном отражаясь,
Деревья видят сны иные,
И в них всё больше погружаясь,
Осознают черты земные.
Дом – это центр вселенной местной.
И таковым доныне признан.
Легко вросла в пейзаж окрестный
Его таинственная призма.
Но отсечённое от мира
И внутрь ушедшее пространство
Свой статус понимает шире,
Иного требует гражданства.
Дом – вещь в себе. И всё же…всё же…
Его углы милы природе,
Хотя слегка с гордыней схоже
Его стремление к свободе.
Но чем мечта замысловатей,
Тем глубже корни входят в почву.
И дом своей солидной статью
Опознаваем даже ночью.
Во тьме его густая плоскость,
В себя вобравшая объёмы,
Слегка очерчена полоской
Свечения над крышей тёмной.
Мерцая в окнах, пятна света
Тревожат вечером округу.
И листья, что слетают с веток,
В испуге тянутся друг к другу.
И так, пульсируя в сознанье,
Вонзаясь в пустоту углами,
Дом длит своё существованье
Между древесными стволами.
5
Дом, как число, себе не равен.
Он вне – объём, внутри – пустоты.
Он сам в себя матрёшкой вставлен
И заперт на два оборота.
Опровержением пространства
Дом может быть с большой натяжкой.
К тому же пустоты коварство
Предмету не даёт поблажки:
Пейзаж заглядывает в окна,
Сквозняк распахивает двери…
Дом из пустот, как соты, соткан.
И только стены – символ веры.
Смысл дома – в вечном негативе,
В осуществлении изнанки.
Раб и хранитель перспективы,
Дом пуст, как форма для чеканки.
Но дом пустоты усмиряет,
Он призывает их к порядку.
Все вещи дому доверяют:
И стол, и детская кроватка,
И шкаф – он сам подобен дому –
И кресла, и диван, и стулья…
Здесь каждый, пригнанный к другому,
Живёт пчелой в удобном улье.
Вещь, как пустот ограничитель,
Готова праздновать победу
И выступать, как обличитель,
Призвав на помощь Архимеда.
Но мудрость в том, что нет резона
Столбить участки отчужденья,
Поскольку МЕРА лишь законна
И не таит предубежденья.
А потому пустоты комнат
Объёмом исчисляют меру.
И дом предметом не расколот,
А твёрже укрепляет веру
В единство пустоты и вещи,
В союз порядка и стихии.
Зазоров нет меж ними, трещин.
Одни пропорции сухие.
6
Дом строит внутренние массы
Путём простых перегородок.
И всё находится в согласье:
Не задирает подбородок
Простор гостиной перед спальней,
Объём столовой перед кухней,
И смысл ближней перед дальней
Не разжигается, не тухнет.
Второй этаж иной, чем первый,
Но высотою не гордится.
А тот свои не тратит нервы:
Там, где родился, пригодится.
К тому же номер по порядку
Всё по местам расставит точно.
И на достаток без оглядки,
Дом смотрится надёжно, прочно.
Вещам удобно и просторно.
У каждой есть свой статус, место.
И все довольны непритворно.
И роли каждого известны.
Хранитель памяти семейной,
Большой сундук стоит в прихожей,
Внушая страх благоговейный,
Почти что с ней размером схожий.
В гостиной кресла и диваны,
И столик для игры картёжной.
На шторах кисти и воланы.
Рояль блестит, как пан вельможный.
Большая печь под изразцами.
Подсвечник, вазы, статуэтки.
Альбом. Гербарий с образцами:
Цветы, листочки, травки, ветки.
Портрет хозяина с усами:
Суровый ротмистр в сединах.
На главном месте – грудь с крестами.
Так на любительских картинах
Всегда бывает – с перебором.
Мундир сияет галунами.
Румяный лик с бесцветным взором
Отделан мёртвыми тенями.
Портрет хозяйки необычен.
По вероятности, художник
Привязан был к ней чувством личным.
И безнадёжно. Как заложник
Вполне невинной тайной страсти,
При помощи безмерной лести
Он избавлялся от напасти
Посредством неумелой кисти.
В настенном зеркале толпится
Всё, что сошлось в углу паденья,
И, соответственно, стремится
Сквозь антимир к освобожденью.
В столовой стол посередине –
Обставлен стульями простыми.
На окнах тёмные гардины.
Здесь чисто, тихо и пустынно.
В углу часы с курантным боем
Членят эпоху на мгновенья.
И те летят бесшумным роем
С едва заметным дуновеньем.
Большой резной буфет с посудой
При каждом звуке и движенье
Ведёт с часами пересуды,
Но смысл тонет в искаженье.
Там кухня. Кабинет и спальни –
Наверх… Но это слишком лично,
Чтобы знакомиться детально.
Да и к тому ж – там всё обычно.
7
Часы показывали цифры.
Зачем – они не знали сами.
Возможно, это были шифры
Замены буден чудесами,
Поскольку изменялось что-то
При завороженном скольженье
Узорных стрелок. Повороты
Их приводили всё в движенье.
Всё в доме было без промашки.
И люди точно так, как стрелки,
Меняли на тарелки чашки,
На чашки – заново – тарелки.
И кое-что ещё менялось.
Одежды – чаще, лица – реже.
Но ОСНОВНОЕ – оставалось
Таким же точно, как и прежде.
И вещи на местах привычных
Со смыслом время коротали,
Забот не ведая, отличных
От тех, что от рожденья знали.
Пейзаж за окнами – без цели:
За белым – серый и зелёный,
А за зелёным – жёлтый, белый
Шёл круг за кругом – монотонный.
И так же зеркало в гостиной
Без задней мысли отмечало:
Тянулись дни цепочкой длинной,
Чтоб всё опять начать сначала.
Кружились лица и одежды.
Кружили скучные пейзажи.
Но ОСНОВНОЕ, как и прежде,
На йоту не менялось даже.
И вдруг всё изменилось резко:
Виденья, запахи и звуки.
Не раздвигались занавески.
Исчезли платья, лица, руки.
В гостиной зеркало пылилось,
Чья память быстро потускнела,
Когда часы остановились,
Забыв привычное им дело.
Теперь пропало ОСНОВНОЕ,
Что оставалось неизменным.
И наступившее ИНОЕ
Покрыло дом и вещи тленом.
8
Тревожим только ветром вольным,
Скрипит костями призрак дома.
Темно в нуле косоугольном
Дверного узкого проёма.
Пойдёшь налево – бесконечность.
Пойдёшь направо – отраженье
Её же. Пылью пахнет млечность
Потустороннего движенья.
Ступени лестниц виртуальны.
Шаги. В незримой суматохе,
В той стороне, где свет астральный,
То тихий смех, то плач, то вздохи.
Стена слегка переместилась,
Закрыв собою перспективу.
Тень, что сама себе примстилась,
Легла на прах подшивки «Нивы».
Густой накрывшись паутиной,
Как старой тёмно-серой шалью,
Прошёл сквозняк – сухой и длинный –
Влеком во мрак дыры овальной.
Осколок зеркала большого
В углу разбитой полурамы
Остался мнения иного
О тонкой связи меж мирами.
В облезлых пятнах амальгамы
Под слоем плотного склероза
Хранились трещины и шрамы.
И дней былых метаморфозы.
Гвоздь заржавел, но, страж устоев,
Держал верёвке обещанье.
Кусок оборванных обоев
Махал кому-то на прощанье.
Слегка смешна сентиментальность,
И старомодны их повадки…
Чтоб в принцип возвести ментальность,
Нужны телесные облатки.
Но вещь, реальностью томима,
Всегда стремится к разрушенью.
И пустота с ухваткой мима
Ведёт их к верному решенью.
Но, в нарушенье всех традиций,
Здесь вещь при переходе в вечность,
Теряя форму, не круглится,
А предпочтя остроконечность,
Торчит обломками, углами
Во всех возможных направленьях.
И вместе с бренными телами
Обречены их тени тленью.
Здесь пустота и вещи квиты,
Неся одно и то же бремя.
И лишь часы стоят, вне быта
Преодолев земное время.
26 – 29 ноября 2004 года. Из книги "Голограмма нуля" (2005)