Андрей Беловский - День лицея

1 часть
От автора.

Приму читателей сужденье
Как голос истины самой.
Еще одно произведение
Прониклось темой дорогой.
Постичь истории уроки
Завидный жребий, говорят.
Прими, читатель, эти строки
И этот труд, и этот взгляд.

Вступление.

Уж, все исполнились желанья!
Жизнь, точно, прожита не зря!
Пора писать воспоминания,
В «глаза грядущему» смотря.
Но, в этот день благоговея,
Пред теми, с кем я был един.
Я отмечаю «День Лицея»!
Как жаль, дожил лишь я один
до этой светлой годовщины.
Есть груз наград и груз чинов!
У всякой грусти есть причины.
Лишь я остался – Горчаков
Из всей когорты лицеистов
На этом свете. Дар судьбы
Приму, хоть ход её неистов,
А годы дружбы и борьбы,
Воспоминаний, право стоят.
Их исторический портрет
И память многих беспокоят
Ах, память тех далеких лет!
Глубокий смысл в красивой фразе
раскрою глубже, мысля в слух.
И будет первым в том рассказе
Граф Пушкин – мой «Великий друг»!

Воспоминания.

Тот день мы все забыть не вправе!
Лицей торжественно открыт!
Указ в роскошнейшей оправе.
Сам Царь тому благоволит!
Министры, фрейлины, гусары,
Чины, родня, профессора.
Миг торжества, – какие чары!
Эт сэтера, эт сэтера…
Увы, как много многоточий!
Зачтен торжественный указ.
Монарх, исполнен полномочий,
глядит с надеждою на нас.
Он знал, что благо просвещенья
способно много изменить.
Не изменив свое решенье,
Он протянул событий нить!
И нить, чуть позже, засверкала.
Ах, благосклонная рука!
«Рука судьбы» взяла не мало.
Но, жизнь казалась нам легка
тогда. Ах молодость и силы!
Ах, этот юности порыв!
Сколь реверансы были милы?
Сколь дух вознесся не остыв?
Тот день был радостями встречен
Я все запомнил имена.
И в первый день был мной замечен
друг Пушкин! Мы, уж, с ним сполна
узнали радость дружбы честной.
Порукой в том «лицейский дух».
Быть может волею Небесной
был создан наш лицейский круг.
Уже потом, чтоб отличаться,
приняв кольцо из чугуна,
Мы дали клятву оставаться
с друзьями честными сполна.
Все игры вспомнятся едва ли,
но … гениальности сполна
заветы многие впитали.
Мой Бог! Какие имена!
Они в историю вписались.
Их не забудут никогда!
В те дни мы часто забавлялись.
Дай Бог, чтоб было так всегда!
Дай Бог! Удачи и потери
нас затруднились проверять!
Гурьбой вошедши в эти двери
Мы станем жизнь соизмерять.
И будем точкою отсчёта
тот день, тот час, тот сладкий миг,
когда в Лицейские ворота
и мы вошли среди других.
Когда в учёбе подвязались.
Когда сам Царь благоволил.
А мы шутили и смеялись.
И кто бы нас остановил?
Судьба! – Горжусь своей судьбою!
Что может лучший ученик?
Что дал Лицей? Само собою
великий замысел возник.
А Пушкин рано подвязался
в созданьи сладостных стихов.
Таким он был, таким остался,
перешагнув за грань веков!
И жить в бессмертии прекрасно.
Все будет после, а тогда.
Мы все учились не напрасно!
Она горит Его звезда!
Горит, как факел Прометея.
А впрочем, был и конкурент.
Поэта Ильичевским звали.
Он тоже многое писал.
А мы соперникам внимали.
Ах, юность! Как мы ждём похвал?
Как не хотелось быть унылым.
Смешались ум и озорство.
Кто будет назван самым милым?
Кто первым встретит «своего
пера ценителя», признаюсь:
найдутся нужные слова
о них, и снова растворяюсь.
Благая память – ты жива!
Жива, мы тоже будем квиты,
когда благое совершим.
Своим народом не забытый
ещё живём, ещё горим!
Ещё … для подвигов и славы
Наш дух взмывается! Мой Бог!
Хотя настали «Дни кровавы».
И мы стояли вдоль дорог,
когда гусары проходили
за нас в сраженьях претерпеть.
А мы их взглядом проводили.
Любить, сражаться, умереть
на поле брани. Дух гусарства
меж нами юными витал.
Судьбы, однако же, коварство -
не принимают тех, кто мал,
в ряды защитников Отчизны.
И мы завидовали им.
Таков был дух. Без укоризны,
и мы клялись, что посвятим
служенью Родине все годы!
Я клятву юности сдержал.
Чего-то ждали все народы.
Был бой. Сам Бог не возражал!
Да, что добавить к русской славе?
Была Европа спасена!
И мы забыть того не вправе.
И чувства праведны сполна.
Их честь была достойна пира!
И я гусары пил за вас!
А эти дни войны и мира
Не позабудут после нас!
А нас сразила ты забота,
что Царь, сам лично, проявлял.
И мы гордимся, для чего-то,
сказал мне Пушкин, Царь послал,
для нас, ты знаешь, предписанье.
Эвакуация близка.
Подводы, ящики, питанье.
А впрочем, лучше бы в войска!
Конечно лучше, но свершилось!
Был Петербург не покорён!
И дух витал, и сердце билось,
И храбрым не было препон.
И сводки ведомость читали,
переживая за войска,
Надежды юношей питали.
Победа видалась близка.
Надежда, лира и учёба.
Таким был Пушкин в те года.
Таким остался он до гроба.
Таким запомнится всегда.
В его стремленьях непреклонность
Нас не могла не подкупить.
И только первая влюблённость
смогла неловкость растопить.
Она пришла – Екатерина.
И осветился небосвод.
И все забыто – шутки, вина,
и чувство пылкое влечёт.
Ах, жизнь – восторг и упоенье!
До всех итогов далеко.
И мы за сладкое мгновенье
могли и жизнь отдать легко.
Как пылко все мы увлекались
порой, последствий не боясь!
Воспоминания остались.
Сказал мне Пушкин раз, смеясь:
- Помилуй Бог! Какая мука
Её не видеть день-деньской?
Сколь утомительна разлука!
Но, пять минут пробыв со мной,
Она счастливая умчалась.
А я от счастья загрустил.
Лишь пять минут – такая малость!
Никто того не охватил.
Но, жизнь прекрасна – нет сомненья
Ах музы, слуги Божества!
За те прекрасные мгновенья
За все чудесные слова.
И я и Пушкин благодарны.
Влюбленность первая, мой Бог!
Воспоминанья лучезарны!
Пройдем мы, позже, сто дорог!
Но, не забудем то волненье.
Была Бакунина права!
- Ах, Саша – стоит ли томленье
любви вниманья Божества?
Уж, я то думаю, что стоит!
Любовь – великий Божий дар!
Когда ничто не беспокоит
сильней, когда под властью чар
сердечко бьётся всё сильнее.
И радость, голову кружа,
нас всеобъемлит, иже с нею,
заветы чести сторожа,
воображенье досаждает.
Какой поток – скорее шквал!
Надежда нас не оставляет.
А груз упреков и похвал
не тяготит. Ума свобода,
как в первый день обретена.
И улыбается природа.
Мои злотые времена…
Воспоминанья дорогие
теснятся в сердце, Боже мой!
Поймут ли молодость? Впервые
познав влюблённость, все порой
не увлекались, так влюблялись.
Ах, Бога вечная игра!
Мой Бог! Но, мы не притворялись.
Была счастливая пора!
Счастливый Пушкин и влюблённый,
Он затворялся и писал,
великим даром наделённый,
и звукам вечности внимал.
Что небесам игра рассудка?
Ведь, сколько счастья не имей –
- оно пройдет. Но, жизнь не шутка.
Вся жизнь – один большой Лицей!
И мы ещё не доучились.
Влекут открытья иногда.
Казалось нам, что мы «искрились»
Чины и деньги в те года
не беспокоили так сильно.
Веселый праздник увлекал.
И причащённых так обильно
к дарам влекло. Иной снискал
Двора, монарха благодарность.
Иной Острог и кандалы.
Но, Мы не верили в коварность.
Все были женщины милы.
Вокруг гусары. И гусарство
на нас влияло каждый день.
Лицей – как маленькое царство
прощал проказы, но не лень.
Друг Пушкин был большой проказник.
Однажды, честно говоря,
такой устроили мы праздник,
что докатилось до Царя.
Гауеншильд – педант несчастный!
Уж, не Австрийский ли шпион?
К нам был назначен в день опасный,
когда враги со всех сторон
к Москве с оружьем устремились.
У нас своих профессоров
полно, но снова отличились
Верхи, австриец – будь здоров
производить своё влиянье
на тех, кто властью облечён.
Но, лицеистов пониманья
не смог добиться, увлечён
«иного духа насажденьем».
Когда директором он стал,
своим неправедным правленьем
немало судеб изломал.
Его считали негодяем.
Он был мишенью для острот.
Ведь, все мы подлость порицаем
и был четырнадцатый год!
Наш Пушкин, Пущин, Малиновский
достали яйца, сахар, ром.
Помог им дядька Лысаковский.
Втроем иль может вчетвером,
собравшись, гоголь-моголь сбили,
решив весьма попировать,
и веселились и шутили,
не без того, уж что скрывать.
Но… утро выдалось невзрачным.
Подлец Министру доложил.
Да, руководством неудачным,
врагов не мало он нажил.
Виновным – выговор формальный,
Да с занесением в журнал.
Тут, даже Модинька лояльный
Гауеншильда попрекал.
А Пушкин – вовсе отстранился
его считая Сатаной.
Пусть лицеист и провинился.
Но он же отрок! Есть иной,
конечно метод воспитанья.
Но как ханжу за все простить?
Вот Малиновский – бы деянья
не стал – бы строго так судить.
Его мы искренне любили.
Он был для нас – «отец родной».
Ни такт, ни чуткость не забыли.
Беда не ходит стороной.
Когда, на место исполина,
вдруг, взгромоздился негодяй.
Для сожалений есть причина.
И как его не называй,
Он был наставник нелюбимый.
А Малиновский был любим.
И нашей памятью хранимый,
Он вечен! Бог пребудет с ним!
А мы? В частице нашей славы
есть доля тех, кто нас учил.
Мы будем правы иль не правы.
Наставник мил или не мил.
Но, есть истории итоги.
Кто гениальность воспитал?
К тому, во век не будем строги,
любой почтение питал.
Почтенье или предпочтенье
любого гения цена!
И жизни каждое мгновенье
Мы вспомним – жизнь обретена
как дар, как пропуск в совершенство,
как шанс реальный стать святым.
Так, вспомним наше верховенство
над низким, подлым и плохим.
Над тем, что зависть пробуждает.
Над тем, что чистых тяготит.
Но, Бог, что в сердце пребывает
и нас в служенье посвятит.
И мы, коль пользой приносимой
сумеем мир преобразить,
и устоять пред властью мнимой
соблазнов, сможем поразить
всё зло, оружьем просвещенья,
переборов себя самих.
Узреем Бога без сознанья!
Ведь он живее всех живых!

Часть 2
Мы все взрослеем год от года.
И мысль длинна и жизнь видна.
Но, пылким юношей свобода
Была в тот миг обретена,
Когда, мой друг, Лицей покинул,
Надежд великих не лишён.
Ах, Ангел Жизни! Он придвинул
Венок из лавра. Жизнь, как сон,
вдруг закипела, забурлила.
Надежды, гению под стать,
влекли. А молодость и сила
толкали в свет, чтоб там блистать.
Мой друг, мечтавший стать гусаром,
мундир гвардейский не одел.
Весёлой жизни, сладким чарам,
всему положен был предел.
И чем? Решеньем скупидома.
Скупой отец не пожелал.
войти в затраты. Как знакома
тоска. Он позже описал
«скупого рыцаря» терзанья.
Но, прототип, его отец,
не понял высшего призванья
военной службы. И конец
пришёл военным устремленьям.
Как, жаль гусаром не бывать.
Учился Пушкин с упоеньем
и гарцевать и фехтовать,
стрелять, сходиться в рукопашной,
и вкус шампанского ценить.
И в этой жизни безшабашной
не отступать и не винить,
не упрекать и страх не ведать –
«гуссарских вольностей обет»
не принят. Сможем ли отведать
жизнь штатских с самых юных лет?
Он смог, но видимо остался
таким в мечтах. Слова – слова!
С гусарством он не распрощался.
Но приуныл тогда, сперва.
И в сожаленьи окунулся.
В «великосветский ералаш».
Великий гений – как проснулся.
Поэты тоже входят в раж.
И он вошёл. Скажу, в ту пору,
«гремел великий Арзамас».
Не зря ж, я вспомнил к разговору,
ах, сколько мыслей светлых в нас
способно чудом пробудится,
когда совмесно мы творим.
И не даём опустошиться.
И дифирамбы говорим.
И откровенья постигаем.
Ах музы, слуги Божества!
Мы к вам привязаность питаем.
Мы ищем «вечные слова».
И нет подвижникам упрёка!
И жизнь прекрасна и ясна.
И молодым, по воле рока,
дорога в верх предрешена.
Ах, вкус побед литературных!
Ах, тайна звёзд и бытия!
Во всех свершениях культурных
виновны, правды не тая,
скажу : мечты и гениальность,
и подходящая среда.
А гениальная ментальность
своя для всех эпох всегда.
Но этот век неповторимый
был назван Пушкинским! Мой Бог!
Не он ли гений твой любимый?
А гениальности дорог,
лишь ты святой распорядитель!
И в том, твой самый главный план,
что ты творец, а я лишь зритель.
Но, высший шанс любому дан,
приемля гениев творенья,
постич твой замысел святой.
И нет иного предпочтенья!
И мысль вдогонку за мечтой,
к стопам Всевышнего приводит.
И в этом тайна бытия.
Пусть мысль от гениев исходит.
Она же Господи твоя!
Поэты только инструменты.
Дай Бог нам истину познать,
где путь в твои апартаменты?
Нельзя же время обогнать!
Но, впрочем «слуги Арзамаса»
могли не только хохотать.
О слуги дивного Парнаса!
Вы нам блаженство испытать,
творя бессмертное даёте.
Жуковский многих заводил.
Избранник трона был в почёте.
О пользе истины твердил.
Но, ничего не изменилось.
Хотя, под прозвищем «сверчка»
надежда новая таилась.
Не миг, не вечер – а века
его величию внимая,
Благую славу разнесут.
И мир, прозренье принимая,
Ему явит свой «высший суд».
И та среда благословенна
где сей творец произрастал!
И только слава неизменно
ему воздвигла пьедестал.
Хотя, не только в Арзамасе,
он непосредственно бывал.
Вся жизнь – Лицей! И в каждом классе
мы ждём отметок и похвал.
Душой в поэзию влюблённый,
средь многих «обществ был своим».
Порой под «лампою зелёной»
шёл шумный спор. Он был одним
из тех, кто очень куртуазно
словами мысли выражал.
Порой шутил своеобразно,
но никого не раздражал.
А калмычёнок, что краснея,
столь многим здравия желал,
за то сочуствие имея,
почтенье к Пушкину питал.
Года – порою их так мало.
Порою много, но отнюдь
ничто благое не пропало!
Хотя, ничто и не вернуть!
Но, мир в сомненьи пребывает.
И в том никто не виноват.
И только гений уповает
на то, что выше всех наград.
Быть может Господа вниманье,
За муки творчества, стократ,
даст неземного пониманье
и доведет до горних врат.
Никита Всеволожский точно
когда то общество назвал.
И утвердилась слава прочно,
и сам Шишков не сдобровал.
О чём шутили до обеда,
о том писали и потом.
Была «Шишковская беседа»
объектом критики – прочтем!
Пишите гении! Читатель
лет через двести вас поймет.
И славен каждый созидатель.
И хватит шуток и острот.
Хотя , на всё господня воля.
И в этом тайна бытия.
А жизнь, как вспаханое поле.
Но, нить у каждого своя.
И тот, кто нити пролегает,
так любит гениев своих,
что даже многое прощает,
за трезвый ум, за чудный стих,
за чувств возвышенных отраду,
за подвиг творчества, за миг!
И будут чтить столетья к ряду
питомцев музы дорогих!
Хотя, у всех своя дорога.
Но, гений гениям под стать,
всё ищет вечность с верой в Бога!
И молит, чтоб не возроптать.
Услышит Бог твои моленья!
Обласкан Богом и людьми,
ты будешь вечно чужд забвенья!
И эту истину прийми.
Ах вечность! Что же нас тревожит?
И все мгновенья бытия
для нас важны, но Бог поможет!
Помогут верные друзья.
Друзья, что в сердце остаются.
Пройдут века. Пройдут года!
Со счета многие собьются.
Скажи, кто ценен был всегда?
Да, лучший друг – товарищ верный!
Способный многое понять.
Бывает случай беспримерный.
За друга могут жизнь отдать.
Друзья по жизни познаются.
Но много ль искренних друзей?
Пусть злопыхатели смеются,
опале радуюсь твоей.
Но, не друзья – они и в ссылке
тебя сумеют поддержать.
Хоть, при почтовой пересылке
Не всё позволено писать.
Доходят письма через друга
и рад опальный адресат.
Морские скалы, степи юга,
нигде для дружбы нет преград!
Слова волшебные едвали
способны выразить тот дух,
в котором мы произрастали.
И кто то скажет мысля вслух:
что всё под солнцем мимолетно!
И то что раньше нас влекло,
должно уйти бесповоротно.
И расставаться тяжело!
Но, сколько было рядом с нами,
Когда мы были «наверху»
знакомых временных. Местами
они молотили чепуху.
Пусть, обходительными были
пока опала не пришла.
Но, в ссылке многие забыли.
Лишь дружба верная жила.
В надежде, в поиске, в скитаньях,
в сиюминутном баловстве.
В судьбы счастливой ожиданьях.
В ученье, радости, родстве.
Во всём, что нас тогда спасало.
Во всём, что нас ещё спасёт.
Благодарить всей жизни мало.
А рок куда то всё несёт.
И мы покорны воле рока.
Но, не во всём и не всегда.
И обжигаемся жестоко.
Но, испытанье не беда!
Беда когда в глаза прекрасно
вам словословят, а затем
злословят в спину. Не напрасно
возникло множество проблем.
Что наша жизнь? Одни проблемы!
И даже смерть не разрешит
той исторической дилемы:
кто виноват, что ты пиит?
Что ты не можешь равнодушно
чужой позор воспринимать.
И раболепствовать послушно.
И «мира лжи» не принимать.
Увы призвание поэта
и велико и тяжело
хотя, надежды наши где то
ещё бодрят. И не пришло
уведомление об отставке.
Поэты служат до конца!
И изменились только ставки.
А всё же чистые сердца
живут и жаждут продолженье
любимой книги прочитать.
И жизнь, как вечное движенье.
И трусам не о чем мечтать.
Мои года! Про вас, гусары
я вспомнил – пылкие друзья.
Под страхом плахи или кары
они не дрогнут, не тая
своей отваги дерзновенной.
Каверин – яркий образец!
Коль, честь основа всей вселенной.
Направь ваятель свой резец.
Увековеч черты гусара.
На благо будущих времён.
Чем громче смех тем больше пара
выходит. Как он был умён?
Порасторопней чем исправник.
Словоохотлив на пиру.
Гусарских доблестей наставник,
любитель кваса поутру.
И дам возвышенных любитель
они уж с Пушкиным сошлись,
и только Пушкина родитель
не поддержал. И сорвались
совмесной службы – дружбы планы.
Прошла великая война.
Чего хотели ветераны?
Была б история длинна
Боанапарта, ведь смогли же
и победить и развенчать.
И были приняты в Париже
и стали много различать.
Так вольнодумство зародилось,
найдя, себе надёжных слуг.
Не знаю, сколько это длилось.
Но принимал бунтарский дух
такие формы, что напрасно
его пытались пресекать.
Свершиться что то. Было ясно.
Не приходилось подстрекать.
Поскольку, новая идея
проникла в гвардию тогда,
своих пособников имея.
Хотя пройдут ещё года,
пока полки, перед сенатом
в каре построятся в тот день.
И взрогнет в мире каждый атом.
И пол страны накроет тень.
Но, в те года всего не знали.
Лишь начинали говорить
о том, о чём давно мечтали.
Но, как всё это претворить
в такой стране без потрясений,
без слёз и пушечной пальбы,
не знал ни наш Великий Гений,
ни Гений мысли и борьбы,
ни гений тайных начинаний.
И только Царь чего то ждал.
Чего? Итог своих желаний
как «перст судьбы» воспринимал.
Ах перст судьбы! Но, сколько крови?
На табакерке кровь отца
он созерцал насупя брови.
И был задумчив до конца.
Затем конечно были знаки.
Сам бог хотел предостереч.
Хотя, иных придворных враки
способны были и отвлечь
от бездны дел. Ума палата
нужна что б всё преобразить.
А ноша столь тяжеловата,
что и нельзя вообразить.
Либерализм выходит боком.
Готова гвардия восстать.
Вдруг вспыхнет искра ненароком?
И будет жертв не сосчитать.
Любой ущерб от возмущенья
народных масс необозрим.
Быть может силой просвещенья
народ захочет стать другим.
Но, бунт без крови не бывает,
пример недавний Пугачёв.
Порою бог повелевает
карать. И тяжестью оков,
смирить пытая вольнодумство,
Царь поступает как Тиран.
Любой кровавый пир – безумство.
Война без крови и без ран
и убиенных не бывает.
А как иначе усмирять?
быть жёстким долг повелевает,
а царедворцы ободрять
под барабан не перестанут.
Но, как без плахи быть Царём?
И кто в надеждах не обманут?
Мы все когда нибудь умрем.
Но, Царь за многих отвечает.
И груз ответственности всей
порою к долу пригибает.
О сколь нелёгок крест Царей?
Пусть многих бед народ не знает.
А Царь всё время на виду.
И лёгких будней не бывает.
И дней военных чехарду
он слишком часто вспоминает.
Тогда был враг лицом к лицу.
А нынче? Может быть шагает
средь офицеров. И к концу
года влекут. Хоть он старался
кровь лишний раз не проливать.
Но, тяжкий жребий нам достался.
Война заставит убивать
и либерала и Тирана.
Лет сто бы не было войны!
И всё же поздно или рано
звенит булат, и сочтены
и обретенья и потери.
И рок безжалостный влечёт.
Куда идти? В какие двери?
Где слава, деньги и почёт?
А где потомков осужденье?
И как благое различить?
А, жизни каждое мгновенье
есть выбор: жалкое влачить
существованье, презирая
себя за то как поступил,
иль неприменно в двери рая
войти светясь, коль хватит сил.
Разбить французов сил хватило!
Но, есть и внутренний наш враг.
Плохих привычек вражья сила,
дурная зависть, дикий страх,
в поступках мелочность, сомненья,
несправедливый приговор,
ума минутное затменье,
и всё что было до сих пор
для службы праведной помеха.
Царь тоже господу слуга.
А жизнь идёт и не до смеха.
И совесть слишком дорога.
И кровь которая прольётся,
уже сегодня тяготит.
И что монарху остаётся?
Лишь власть. Но, власть порой претит.
Когда ценою дорогою
восходят, как на эшафот
на трон. И видят за собою,
что кровь невинная течёт.
В руках топор, а в сердце благо.
Порой похож на палача
монарх. Подписана бумага,
быть может даже сгоряча.
И нет героя иль поэта.
Иль ссылка - вольности цена.
И путь кнута, и путь запрета,
Но, где то истина видна.
Так дай нам Бог её увидеть.
И невиновных не казнить.
И благородных не обидеть.
И мудреца не обвинить.
И знать: где яд а где лекарство.
И видеть волю божества.
И обрести «иное царство».
О, муза Клио – ты права!
Когда, итоги предрешая,
сквозь суд потомков говоришь,
от всех сомнений защищая.
Во многих царствах ли царишь?
Где справедливость – путь успеха!
Где слово – истины канва!
Где юмор – славная потеха!
Благая память – ты жива!
Хотя, подписана бумага,
и Пушкин в ссылку удалён.
За что , о царь лишённый блага?
Прославит век не ты а Он!
И этот век в эпоху славы,
столетьем Пушкинским войдёт!
И все хулители не правы!
Поэт монарха превзойдет!
Уж, такова судьба поэта!
Его великая душа
провозгласит «эпоху света»
в «обитель вечности» спеша!

Часть 3

Пускай, не вечно ссылке длиться.
Разлука душу тяготит.
Поэтам нравится столица
И расставание претит.
Лишь милость Бога вечно с нами!
Но, путь назначен, так и быть.
Отрадно с новыми друзьями
года лицейские почтить.
Спеша, в дорогу собирался
друг Пушкин. Молодость жила!
С друзьями милыми прощался.
Почти до Царского села,
его по тракту провожали.
Был Дельвиг, Яковлев шутил.
Они бессмертие стяжали!
Поэт дорогу превратил
в увеселение сплошное:
- Шутите милые друзья,
прощаясь с юностью шальною.
Дорога каждому своя!
Но, остаётся «Дух Лицея»!
Бессмертный дух! Уже потом,
в трудах душою пламенея,
пройдя по жизни, мы поймём,
что юных лет воспоминанья,
нас всех влекут сильней всего!
Поэт, отправленный в изгнанье –
- горжусь за друга своего –
сказал когда-то: «жди столица!
и я вернусь уже другим!
Хотя, не знаю сколько длиться
той ссылке. Всё же мы хотим
быть на виду, а не в опале.
Судьба когда-то всё вернёт!»
Что было сладостным в начале?
Что в мыслях всё перевернёт?
Конечно, творчество пиита!
Жива бессмертная душа!
И слава предков не забыта,
и увлечённость хороша!
Отъезд? Кто знает? Две фигуры
друзей сердечных вдалеке
уходят в даль.… Ни авантюры,
ни флирт не вспомнить налегке,
в дороге радость предвкушая,
прокрутишь в мыслях этот день.
И к Петербургу подъезжая,
среди окрестных деревень,
ты будешь ждать: а вдруг два друга,
как два архангела стоят?
И будет сладким час досуга,
И разговоры упоят.
И жизнь, как полная бутылка
«Мадам Клико» - всё бьёт ключом.
И увлекаемся так пылко,
и все невзгоды нипочём.
Но, всё ушло… и путь в изгнанье
свои итоги подведёт.
Друзья! Он помнит расставанье.
И кто сказал, что всё пройдёт?
Не станет скучною дорога.
Найдём мы повод, хоть убей,
понять, что всё по воле Бога,
но жаль оставленных друзей.
Друзья, когда ни будь с годами
мы станем более ценить
былые дни. Удача с нами.
И ничего не изменить.
И жизнь, не вёрсты ли считает,
как юный гений у окна?
Столица дальше убегает,
Придут иные времена.
Почтовых станций назначенье
Не только отдых… жизнь сама
свое изъявит предпочтенье,
сводя историков с ума.
Но, старый тракт, мы временами
тебя вниманием почтим.
А будет радость между нами,
иль нет, дорогу сократим
веселой шуткой, иль рассказом.
И путь так быстро пролетел,
что не моргнули даже глазом.
Поэт, ведь, ранее хотел
найти уму отдохновенье,
и прибыл высланный. Куда?
В уездный город.… Как виденье,
Как дань бесспорного труда
«Екатерининской эпохи»
с Царицей связан он всегда!
И, несмотря на пыль и вздохи,
открылся Пушкину тогда.
Потемкин – главный благодетель
губерний южных, был в чести,
и расстарался – Бог свидетель,
воздвигнув «Чудо» вдоль пути!
Дворец огромнейший построил
и этот город основал.
И славой имя удостоил
Царицы. Я переживал
за друга, он в Днепре холодном
За омовенье заплатил
Цену болезни. В благородном
порыве, кто его лечил?
Он в хате бедного еврея
лежал в горячке и бреду.
Но, о спасении радея,
Всевышний сам отвел беду
приездом чудо-генерала…
Раевский мимо проезжал.
Судьба, порою, баловала
поэта. Он не возражал
примкнуть к его прекрасной свите…
Зачем бессмертный генерал,
уж понимайте, как хотите,
больного Пушкина забрал
с собой. Целительная сила
Кавказских минеральных вод
его для жизни воскресила,
для новых шуток и острот.
Для муз, для славы, для почета!
Средь гор Кавказских он познал
восторг души. Какая квота
на это? Будет и финал.
Увы, мы все придем к финалу.
Но, тем и сладостней пролог!
Ведь далеко? И поначалу
сам Бог помог! А сто дорог
вели к Кавказу, это точно.
Но, можно ль это описать?
И можно ль многое подстрочно
на обстоятельства списать?
Ведь экипаж «Его сиятельств»
все души пламенно роднил.
Ах, эта воля обстоятельств!
Ведь никогда не изменил
поэт тем ранним впечатленьям.
Сосуд поэзии святой
оберегал с великим рвеньем!
И посвятил все мысли той…
ах, несравненной, быстрой, точной,
великой, преданной… Увы…
Конечно – «Деве непорочной»!
Не поднимая головы,
краснел, писал и мял бумагу.
Опять зачеркивал, писал.
Хотел сказать: «назад ни шагу»!
хотя, при этом понимал:
они, наверное, не пара!
Но, мыслей пылкая игра
влекла. До искреннего жара
доходит сердце. Но, сестра
того, с кем в юности шутили,
была как чистый идеал.
Сомненья душу охватили.
Ах, образ! Кто б ещё сказал,
что героинею поэмы
такой прелестнице не стать?
И не сыскать достойной темы!
Зачем сюжет изобретать?
О, пламя страсти безнадежной!
Ты вдохновляешь каждый раз!
Хотя, в игре неосторожной,
порою, парой пылких фраз,
мы выдаём свои порывы,
свои «хрустальные мечты».
Надежд уж нет. Но, чувства живы!
Достигнув горней высоты,
они, наверное, сольются,
с букетом Ангельских похвал!
Из уст в уста передаются
стихи. Ах, если б, кто-то знал,
что он Марии незабвенной
столь много строчек посвятил!
Писал, и дар «любви бесценной»
в своих твореньях проявил!
Кавказ – бессмертными мечтами
тебя наш гений увенчал!
Пройдут века! Но, между нами:
с какими чувствами встречал
тебя поэт, что исцеленье
добыл для тела и души?
С которым наше поколенье
войдет в бессмертье! Поспеши,
читатель, жаждущий коснуться,
игрой ленивого ума
небесной страсти! И проснуться…
Ниспровергает жизнь сама
всех «элегических кумиров»,
и все, чем думал и дышал.
Пути кавказских командиров
во всем достойны ли похвал?
Пожалуй, даже и не знаю.
Но, наш Раевских навсегда
войдет в «труды» - я полагаю,
как «путеводная звезда»,
что светит долго, не мгновенье!
Поэт, спасенный от хандры,
нам даст восторг и упоенье!
Ведь плод восторженной игры
ума явил великий гений.
Судьба итоги подведёт.
Уж, не Онегин-ли Евгений
как тень бессмертная пройдёт
по всем местам, где восторгался
поэт возвышенной душой.
Навечно в памяти остался
Кавказский берег. Боже мой!
Я вас люблю, воспоминанья!
Ведь, вы как верные друзья,
вернёте юные желанья,
вернёте южные края!
Он славил южный берег Крыма,
минуя Керченский пролив,
где боль и грусть проходят мимо.
И все превратности забыв,
резвится юность, за волнами
несясь вприпрыжку. Женский смех
зальёт весь берег временами.
И вот, оторванный от всех
волнений Северной столицы,
готов он вечно наблюдать,
своих друзей счастливых лица
и страстью тайною страдать.
Горит звезда, и свет в окошке
горит, но вечности в нем нет!
Зачем увидел эти ножки
наш самый влюбчивый поэт?
Ум может быстро устремится
в страну, что рифмами полна,
и никогда не усомнится,
что муза памяти верна!
Что муза… нет, никто не вправе
узнать избранниц имена.
Но, их лучи в бессмертной славе
согрели творчество сполна!
Мечта! Пусть будут и другие
объекты самых ярких грёз.
Пусть будут встречи, но Марии
он верность в творчестве пронёс!
Она, всю тяжесть принимая,
обетов взятых пред судьбой
на милосердье уповая
Монарха, жертвуя собой,
к супругу в Нерчинск устремится,
чтоб заточенье разделить,
и никогда не усомниться,
и все невзгоды пережить!
Поэт восторженный напишет,
что этот подвиг по плечу
не всем. И он покуда дышит,
покуда видит... Ах, шучу!
Её подвижничеством славным
извечно будет вдохновлен!
И к добродетелям заглавным
причислит верность. Не пройдён
тернистый путь, и нам не стоит
вперёд, конечно, забегать.
Ещё никто не беспокоит.
Ещё не стоит избегать,
ни встреч, ни новых впечатлений.
Таврида – вечная страна!
Покуда жив великий гений,
ты будешь творчеству верна!
Ты вдохновишь, даруя славу!
И мир и вечность обретешь.
И станешь Русскою по-праву
слагать стихи, и превзойдешь
иные земли в упование
на новых гениев приход,
и превратишься в ожидании
в цветущий край. Но, жизнь идет!
И мы о том забыть не вправе,
пусть даже очень влюблены.
И в упоеньи и в забаве,
да будем Родине верны!
Всегда горит восторга пламя,
когда у этих берегов,
все также вьётся наше знамя
и нет Отечества врагов.
Когда гвардейскими штыками
земля отцов защищена,
когда отличными стрелками
и гренадёрами полна,
когда гусарство украшает
собой любые города,
и басурманов устрашает.
Дай Бог, чтоб было так всегда!
Дай бог удачи в наши руки
Самой судьбе определять!
Дай бог чтоб чудных песен звуки
нас не могли не окрылять.
А мы историей любимы,
средь всех народов наяву,
стоим ничем не опалимы.
И я люблю пока живу
свою Отчизну незабвенно.
Ведь Пушкин так её любил.
Был патриотом непременно.
И воспевал что было сил.
А вы таврические горы
подобно сказочным вратам
его манили на просторы,
и было счастье где то там.
И мозг по воле размышлений
благие мысли выдавал.
И понял мир - что Пушкин гений.
А гений молча пировал.
Иль, нет. В застольном разговоре
он столько тем пересказал
Он сто стихов напишет вскоре.
Характер силу показал.
Характер может быть бесценным,
коль мы его преобразим,
своим стремленьем неизменным.
И все нападки отразим:
греха, сомненья и порока.
Нет ложных истин о любви!
Хоть ошибаемся жестоко
но, не клянёмся ж на крови
не ошибаться впредь, уж верно.
Судьбу ничем не обмануть.
И жизнь накажет беспременно
решивших «палку перегнуть».
Вся жизнь лишь смена испытаний.
Но, сдать экзамен дай то Бог!
И что предел твоих мечтаний?
И что по жизни не сберёг?
И чем душа твоя томиться?
И где познанию предел?
Экзамен жизни долго длиться.
Но, строй сомнений поредел!
Мой бог! Ведь мы не сомневались
что все отечеству нужны.
И все в истории остались
герои тягостной войны.
Война двенадцатого года
всех проверяла на излом.
Была хорошая погода
и шли французы напролом.
Но, всё так быстро изменялось
что невозможно описать.
Как разом всё преобразилось?
Наполеоновская рать
была разбита и бежала.
Была Европа спасена!
Пересказать всей жизни мало.
Что было б, если б, не война?
Не знаю. Все мы почерпнули
из происшедшего урок.
И те, что смело шли под пули
всех тех, кто встречный жал курок.
И те, что тайно захотели
порядки мира изменить.
Но, мы взрослели. Дни летели.
И все держались, как за нить
судьбы, за наше достоянье.
Была бы Родина жива!
Любое противостоянье
всего лишь битва за права.
Кто, больше прав иметь стремиться
тот точит штык и пули льёт
Коль мир войной обремениться,
кто свет на истину прольёт?
Лишь бог! И мы господней воле
свою покорность изъявив,
добудем славу в ратном поле,
свою Отчизну защитив.
Да что война? С самим собою
бывает трудно совладать.
Но, я горжусь своей судьбою.
И не посмею осуждать
тот жребий, тяжкий иль счастливый,
что мне достался на земле.
И ход времён неторопливый
не потеряется во мгле.
И Пушкин вечно будет с нами
в своих возвышенных стихах.
Мы все взрослеем временами.
Но, всё стремимся, в попыхах,
догнать «истории карету»,
не знаю сколько уж веков.
Вернёмся всё таки к поэту.
Приехал Пушкин в Кишенёв.
И это было эпохально!
Хотя, казалось что ничуть.
Тот город жил патриархально,
боясь размеренность вспугнуть.
Сам Инзов – старый воспитатель,
был гениальности не чужд!
Его отметил Бог – Создатель
как избавителя от нужд.
И у него на попеченьи
поэт не очень то страдал.
Держа, в кармане разрешенье,
на тройке в Каменку скакал.
Судьба? Порой она вершиться
вдали от праздничных столиц.
Где пламень сердца разгориться?
Где меньше праздных небылиц?
Где «цвет гвардейский» собирался?
Конечно в Каменке тогда.
От тех событий след остался.
Не растворились, без следа,
тех тайных обществ идеалы.
Они восстанут к декабрю.
И политические шквалы
приблизят «новую зарю».
Там, сам быть может не желая,
поэт уроки извлекал.
Была насмешница Аглая
порой мила. Но кто вникал
во все судьбы хитросплетенья?
Приятен дамам мадригал.
Достоен слёз и умиленья.
И рок ещё оберегал!
И мысль, так ярко пламенела,
среди приверженцев интриг.
Он жил восторженный всецело
и изнывал, но смысл постиг
игры кокетливо жестокой
как избавленье от хандры.
И смех «актрисы дивноокой»
не раздражал лишь до поры.
Пора прозренья обжигает.
И похоронен твой мираж.
И всё кипит и всё взывает.
И незаметно входишь в раж.
И всё что раньше привлекало
переоценить всё равно.
Хотя понять всей - жизни мало!
Прости судьба – не суждено!
Прости, как мы себе прощали,
и шанс упущенный порой,
и то что истину скрывали
под маской лести, и игрой
такой его оберегали
от бед пытаясь защитить.
Поэт поплатиться, едва ли,
за «политическую прыть»
«Их» в двадцать пятом осудили.
Но, мы не вправе их забыть.
«Они» царя не победили,
но, пошатнули может быть,
самодержавия основу.
Судьба свершится в декабре!
Но, без него. И слава «слову»!
И все живут в одной поре,
которой Пушкин эпохально
придал знакомый колорит.
И все бессмертны изначально!
И пламя вечности горит!

Часть 4

Извечна истины основа,
А ссылка - временный этап.
Поэт под небом Кишинёва,
где размещался главный штаб
и канцелярия большая,
где Инзов край свой опекал,
почтенье к истине питая,
но никогда не потакал
стремленьям низким и порочным...
Как убеждённый «мартинист»,
служил морали камнем прочным
и был душой и сердцем чист.
Имея высшее призванье,
приемля истину во всём,
чему порукой воспитанье,
и мы конечно признаём,
что гениальный воспитатель
поэту многое внушил:
он свято верил, что создатель
в людей бессмертное вложил
непреходящее начало,
его лишь надо пробудить,
хотя терпения немало
придется, видимо, вложить
в процесс души преображенья.
Не надзирал, а опекал.
За то потомков уваженье
и несомненный пьедестал
И всех историков вниманье...
Любой, кто Пушкина берёг,
навек достоин почитанья.
Кто был заботлив, но не строг.
Кто знал: к чему ведёт опала,
кто тайну главную скрывал.
Ведь был похож на генерала
покойный царь. Никто не знал,
как объяснить похожесть эту.
Вдруг это тайное родство?
Предрасположенный к поэту
скрывал все тайны своего
рожденья, многие шептали:
«Не сын ли Павла генерал?»
И мимолётные детали
вверяли слухи. Доверял
поэт наставнику. А всё же...
Есть тайна в русских именах.
О многом шепчутся вельможи.
На свой ли риск? На свой ли страх?
Но ты историк - гость желанный-
от плевел зёрна отдели.
Ведь Инзов - есть «Иначе званный»,
а Павел в глубь сырой земли
унёс все тайны. До рассвета
не перескажешь эпизод,
ещё волнующий поэта.
Но, жизнь идёт и всё пройдёт, -
с царём не Инзов ли встречался
без церемоний и всегда...
Настолько близким оставался,
что рассосутся без следа
лет через сто любые слухи.
И что останется? Поэт.
Поэт-воспитанник. И глухи
ко всем нелепицам тех лет,
замрут историки и скажут:
не он ли Пушкину помог?
И уважение окажут.
И вознесут. А может, Бог
хотел лучи бессмертной славы
распространить через него.
А слухи правы иль не правы,
кому есть дело до того?
Другое дело, что дуэли
ему пришлось предотвращать.
Стрелялся Пушкин? Неужели?
Зачем судьбу отягощать?
АН, нет! Гвардейской молодёжи
подай барьер и пистолет.
Хотя законы стали строже,
Но, всё равно, в семнадцать лет
нам наша честь дороже злата.
Прошу к барьеру, господа!
И ссора выстрелом чревата,
и секунданты есть всегда.
И долг святой перед молвою:
чтоб жалким трусом не прослыть,
велит: пальни над головою!
Не обязательно убить.
Но будь обязан стать к барьеру,
чтоб чести должное воздать.
И юный франт не знает меры,
и офицер не станет ждать.
А наш поэт, в ком дух гусарства
нашёл свой отклик без труда,
за подлость, пошлость и коварство
готов к барьеру звать всегда.
Шутить изволите – к барьеру!
Не смейте гению мешать.
То, гнев проявится не в меру,
то чувства станут побеждать
холодный ум. Порой стреляться
хотел по сущим пустякам.
Хотя не стоит удивляться,
когда грозит фортуна нам.
И мы срываемся. Вчерашний
проступок Инзов оценил.
И охладит арест домашний
и быстрый гнев, и страстный пыл,
и безрассудство, и презренье
ко всем опасностям земным,
от пылких слов - самозабвенье.
И как досадно быть иным?
Шучу. Поэт не рассердился
на попечителя. Поэт
то переспорил, то влюбился.
Когда тебе так мало лет,
всё забываешь без досады.
Всему причиной - этот век.
И назиданью будем рады,
и в каждом спрятан человек
глобальных истин вопрошатель,
всесильных мыслей проводник,
обширных замыслов создатель, -
по слову Божия возник
несовершенным, пусть из праха,
и всё же с вечною душой,
способный к истине без страха
прийти проторенной тропой
иль непроторенной своею...
Такой исход не исключен.
И я о прошлом не жалею,
как не жалел об этом он.
Мой друг поэт. Мой друг-создатель
иных реальностей стези.
Великих притчей воздыхатель,
бессмертной лирой порази
всё зло, которое мешает
с душой в согласие прийти.
Ведь всё, чем мир располагает, -
лишь вехи длинного пути.
Но это ж надо так случиться?
У всех историй есть финал,
а нам не стоит горячиться...
Но кто-то в дуло пыж вогнал...
Из-за чего вся эта ссора?
Да, Зубов метко пошутил.
А наш поэт ответил скоро.
Я ничего не пропустил.
Играли в карты - это точно.
И был на шулерство намёк.
Вскипел противник и досрочно
сказал, что всё решит курок.
Стоит урочище «Малина»
от Кишинева в двух верстах.
Уж там, поверьте, не до сплина,
когда в двенадцати шагах
стоят противники спиною:
что ж, секунданты, ваш черёд –
«отмерить поле». Бог со мною.
Никто не знает наперёд,
чем это может завершиться.
Вокруг - сады и виноград.
Но тянут жребий! Веселиться
не стоит: каждый был бы рад
сказать, что мирно завершилось.
АН, нет. Приходится стрелять.
Тот офицер фортуны милость
снискал. Под пули подставлять
себя, великого, придется
поэту Пушкину. А он,
быть может, знал, что обойдётся,
иль то, что Богом защищён,
картуз черешен, не стесняясь,
с весёлым видом поглощал.
Великодушным оставаясь,
поэт заранее прощал
тот выстрел. Зубов промахнулся,
а Пушкин вовсе не стрелял.
Потом небрежно усмехнулся.
«За вами выстрел», - лишь сказал
противник Зубов. Помирились
Я знаю: этот эпизод
описан в «Выстреле» учились
гвардейской смелости придёт.
Ещё другое испытанье.
Стрелком изрядным был Старов.
И было пышное собранье,
где расшалиться был готов
питомец музы, забавляясь,
на танец даму пригласил.
И к музыкантам направляясь:
«Сыграйте вальс», - провозгласил.
Но юный «егерь» вдруг заметил:
«Мазурку будут танцевать».
И что поэт ему ответил?
Не станут этого скрывать:
«Ну так мазурку и пляшите
а я вальсировать пойду».
И так и сделал. Не судите
за тот каприз. Но в том году
ему дуэли досаждали.
Старов поэта отозвал.
Двух дуэлистов не разняли,
и снова вызов прозвучал.
Был снежный день. Когда стрелялись.
Друг Алексеев этот раз
Был секундантом. Зря боялись.
Он был счастливей чем Данзас.
А может, даже Бог вмешался.
Метель ужасная была.
Звук страшных выстрелов раздался.
Но пуля жертвы не нашла.
Потом, Липранди уверяет,
Пришлось повторно заряжать.
И вновь стреляться. Ну бывает.
Не всем же цели поражать.
И снова оба промахнулись.
Хотя отличные стрелки.
Чуть погодя, переглянулись.
В метель стреляться не с рука.
И отложили до погоды –
Великолепной для стрелка.
Метель была, как дар природы,
И смерить казалась далека.
Они стрелялись на рассвете.
Лишь шаг от дружбы до вражды
И в этот день у Николетти
Смывать враждебности следы
В шампанском стали. И прекрасно!
И Алексеев, и Старов,
И Пушкин был, и было ясно.
что каждый весел и здоров.
Потом частенько друг за друга
они вступались, - жизнь текла,
в глуши, под жарким солнцем юга,
где приключеньям нет числа.
Порою падали со стула,
коль пир горой, а ты герой.
Супруга Балша Мариула
прослыла сплетницей большой.
А впрочем, может, и не знала,
что слово может убивать.
Конечно, зря она сказала...
Старова лучше не цеплять.
А тут и Пушкин не сдержался
и Балша вызвать пожелал.
За то, что тот не постарался:
супругу плохо воспитал.
Уж чуть от медного шандала
тот бессараб не пострадал.
Хотя развязка поджидала –
Смиренный Инзов ждать не стал.
Арест домашний охлаждает.
Когда у двери часовой.
И взаперти надоедает,
и жаждет мысли ум живой.
Уж эти юные нахалы
до караула доведут.
Хотя французские журналы
ему, конечно, подадут.
Но все равно - урок отменный.
Ну а чего же было ждать?
Не попечитель ли почтенный
его захочет убеждать?
Позднее в северном изгнаньи,
нравоучительных бесед
постигнув всё очарованье,
он скажет: «Инзов яркий след
оставил в душах, им спасённых.
Когда-то были мы близки.
Сорвиголов неугомонных
Он наставлял. Но те деньки
ушли. Как жаль, что всё проходит.
Увы, как часто потеряв,
спешим ценить, но всё выходит
но, так и хочется стремглав
к истокам истины вернуться».
Была возможность: быть другим
И всем потерям ужаснуться.
Хотим мы или не хотим,
но жизнь в нас многое меняет, -
так камни сглажует река,
но древо зла произрастает
не день, не месяц, а века
И всё равно его когда-то
Господь погубит на корню.
И ждёт разбойника расплата,
и нет препятствия огню
добра, и мерой совершенства
мы все невольно дорожим.
Сколь вечно истины главенство,
столь вечен совести нажим.
И счастлив тот, кто в час расплаты
присяжным сможет предъявить
всю добродетель без утраты.
И рок нельзя остановить.
Мы все спешим по воле рока
уму доступное познать.
И ограничивать жестоко.
Не разрушать, а созидать
по воле случая стремимся.
На что надеемся подчас?
Ещё, смотри, договоримся,
что скрыта истина от нас
И чьё-то тайное внушенье
порой толкает нас туда,
где скрыты власти искушенье
и жребий тяжкого труда.
В то время тайно подстрекали,
быть может, даже к мятежу.
Хотя не многие внимали
причинам, честно вам скажу:
и паладина, и вельможу
бывает тайное влечёт.
И наш поэт был принят в ложу:
масонство было как зачёт.
К тому же многие вступали,
ища забытый идеал
Не знаю, что они познали?
Я в смысл масонства не вникал.
Был у французов пик масонства.
Он к революции привёл.
И так, скажу без фанфаронства,
мне жаль погубленных корон.
«Овидий» - ложа называлась.
По слову Пушкина, она
в год двадцать первый основалась,
как филиал учреждена,
имея номер двадцать пятый,
о чём был писан протокол.
А наш писатель не предвзятый?
Не знаю, что он там нашёл?
Об этом многие не знают.
Граф Воронцов предупредил
царя, что ложу покрывают.
За то сам Инзов угодил
в опалу временно - обязан
он был монарху доносить
про всех, кто с тайной этой связан.
Но милосердье будет жить,
не озираясь на вериги,
идя во всём своим путём.
Ища благое в каждом миге,
в борьбе с пороком мы растём.
А кто на свете без порока?
Лишь Бог - извечный судия.
И всё течёт по воле рока.
Но все, надежду не тая,
стремятся к чистому ученью
на благо сердца и души.
И нет прощения сомненью
и все попытки хороши.
Коль совершенства дар бесценный
как приз нам дорог. Видит Бог.
И парадокс обыкновенный
приводит к тысяче дорог.
Что может быть парадоксальней,
чем гений изгнанный? Как знать,
итог для общества печальный
иль самовластия печать,
иль жезл воздетый на мгновенье?
Вот так когда-то и Назон –
адепт потерь и обретенья –
страдал, из Рима удалён.
И, по преданью, тень Назона
не обрела ещё покой.
Радетель римского закона
и патриот земли родной,
мудрец Овидий, от сената
ты всё помилованья ждал
и, неприкаянный, когда-то
о возращеньи изнывал.
И Пушкин жаждал возращенья
и мнил: «Великий град Петра -
певцов и зодчих умиленье!»
Ещё ты встретишь под «ура!»
и вновь обнимешь, как бывало,
меня, певца своих красот.
Вернусь и всё начну сначала,
быть может, даже через год.
Иль нет, мы все спешим быстрее
попасть туда, где блещет « свет».
Двора признанье - что вернее?
Монарх простит иль, может, нет?
Но век простит, простит историк,
который, двести лет спустя,
устав от праздничных риторик,
уж не помыслит ли шутя:
цари, вы, может, и не плохи,
но всех запомнить мудрено.
Монархи Пушкинской эпохи
вас затмевают всё равно.
Так Август- римский император –
с Назоном вместе знаменит
А конь Калигулы - сенатор.
А Брут - предатель. Но манит
к себе историка эпоха,
когда свершился «этот взлёт».
И быть обласканным неплохо.
И жизнь похожа на полёт.
И смерть благого не коснётся.
И Пушкин выше, чем Назон.
Пройдут века, и всем икнётся...
А что тогда? Со всех сторон
пришло в движение - согласно
закону вечных перемен
в России общество. Неясно,
что могут выдвинуть взамен
того, в чём все окостенели?
Желая рабство отменить,
и, не найдя достойней цели,
они хотели учинить
самоуправство над короной.
Всем конституцию подай.
За неимением же оной,
как на земле построить рай?
Ах, декабристы… В чём причина
того, что виселиц лишь пять,
а осуждённых, всё едино,
за целый день не сосчитать?
И так всегда. Ожесточалась
монарха грозного рука,
и шли в Сибирь, как полагалось.
И растянулось на века ..
То, кто-то прав добиться хочет,
создав свой заговор. То вдруг
всех провокатор заморочит,
восприняв тайное, а вслух
не скажет. Правда, есть причины –
борцов за равенство жалеть.
Ведь от рожденья до кончины
вся жизнь - борьба, и умереть
за идеалы, как случалось,
отнюдь не сложно. Быстрый суд
дела рассмотрит - всё смешалось
И вновь на каторгу сошлют
борцов. А нашего поэта
судьба, как прежде, пощадит.
И нет прозрению запрета.
И ум сомненья победит.

Часть 5

Сама история итоги
У всех событий подведёт.
Потомки будут слишком строги.
Но, как узнать, а что нас ждёт?
Идём ли мы к достойной цели.
Иль загниваем на корню?
Историк любит параллели.
А всё ненужное огню
Предаст, пожалуй, лишь диктатор.
Но, однозначно не понять,
Зачем был нужен провокатор?
Спешить Липранди обвинять
Не стану. Он неоднозначен.
Пусть доказательств полных нет.
Будь поиск истины удачен,
То, вся история тех лет
В другом бы свете там предстала.
А так - попробуй: разберись.
Сомнений много, фактов мало.
Плюс совпадения пришлись
На год опальный в Кишинёве.
Среди друзей, среди врагов,
Среди надежд, извечный в слове,
Среди упрёков и долгов...
Поэт куражил. Но, поэта
Липранди тихо опекал,
По порученью, нет секрета,
Во все подробности вникал.
Ведь Пушкин, тайно, поднадзорный.
Кто заказал за ним следить?
И кто, велению покорный,
Не смог сомненья победить?
Увы, порой для офицера
Бывает слишком тяжело
Понять, за что такая мера?
Но, время рапорта пришло!
И он невольно рапортует,
Хоть что-то может и сокрыть,
А ум кипит, и негодует
Душа. Наказанный за прыть
В делах дуэльных, был в опале.
Как искупление, ему
Заботы слежки навязали.
Стезю другую потому
Избрать уж было невозможно.
Уж что поделаешь -шантаж.
Приказ «прощупать» осторожно
Гвардейский круг, страдалец наш,
Встречал, увы, скрипя зубами.
Как это подло - доносить?
Как подло жертвовать друзьями?
Как муки совести сносить?
Смотреть на дуло пистолета
И не решаться ни на что?
Но нет, не предал он поэта!
Любил он Пушкина. Зато
Майор Раевский поплатился.
Липранди часто спорил с ним.
И до чего же докатился?
Не поцелуем ли своим
Ты предаёшь меня, иуда...?
Раевский мог бы так сказать.
Но он надеялся на чудо,
Готовый искренне дерзать,
Порой на всё пойти готовый.
Он декабристов не предаст.
А что Липранди? Рапорт новый
Писал. Сам Бог ему воздаст.
Но не на этом видно свете.
Ах, жажда новых эполет!
И он, писавший о поэте,
Похож на Брута. Разве нет?
Историк подлых презирает,
Но всё равно материал
Архивный к «делу» подшивает.
Ах, если б Пушкин только знал!
А он не ведал, с кем порою
Делил и радость и досуг.
Но, удручён своей игрою,
Липранди к совести был глух.
Хотя, порою, всё бывало.
Но нет, он Пушкина любил.
Поэта чаша миновала.
Другой поэт её испил –
Майор Раевский. Ах, страдалец!
Был предан, в цепи заключён.
Кто виноват, что постоялец
Тюрьмы не был изобличён,
Но, обречён года молиться,
Не зная, кто о нём донёс?
Он думал: может измениться
Судьба – как скоро, вот вопрос?
И в этой юдоли страданья
Венец прозрения стяжать,
И только бремя ожиданья.
И только мысли убежать.
Ах, как привольно в поле чистом!
А за решёткой тяжело.
И был он первым декабристом
В неволе. Времени прошло
Немало. Все о нём воздыхали
Но Пушкин понял: кандалы
Певца свободы увенчали.
Прекрасный повод для хулы.
И для надежд и воздыханий.
За что Раевский заключён?
И в этой юдоли страданий
Порой судьба, как страшный сон,
Сама вопросы расставляет,
И всё крушит, не без того,
И столько слёз определяет
На долю барда своего,
Что, это кажется трагичным.
Конец счастливый нам милей
Иль фарс с финалом необычным,
Иль приз за тысячу рублей,
Иль драма, только не оковы.
Дай Бог узилищ миновать.
Не все к страданию готовы.
Судьба не может баловать
Нас всех. Фортуна выбирает!
И в чём-то каждому своё
В любые дни перепадает.
Но кто в обиде на неё?
Не всё к событиям готово
И к потрясениям большим.
Не генерала ли Орлова
Судьба толкала стать другим?
Судьба, а может, и эпоха.
Событий всех водоворот
Всё разметает, и не плохо.
И судьбоносный поворот
Этапом временным предстанет.
Но не свернуть уже с пути.
Не всех, конечно, суд достанет.
Не всем на каторгу идти.
Кого-то брат спасёт родимый.
К ботфорту царскому припав,
И в этой пытке «несравнимый»,
Суда и казни избежав,
В своё имение вернётся,
Хоть и опальный, но живой.
И многим спрятанным - икнётся
Кто поплатился головой,
А, кто лишь временной опалой.
Но всё свершится не тогда.
И в той попытке небывалой
Не растворится без следа
Ни мысль, ни действие, ни слава,
Ни конституции листы.
Ещё жандармская облава
Не окружила все мосты.
Ещё на стадии начальной
Шепталась гвардия, мой Бог.
Об этой мысли эпохальной.
Ещё не знали, что дорог,
Ведущих к цели, очень мало.
Что будут жертвы и бои.
Хотя сторонников хватало.
Все были вроде бы свои.
Все были близкими, но кто-то
Донос правителю послал.
Увы, у всех своя работа.
Никто бесчестья не желал.
Ах, декабристы! Вместе с вами
Придут другие времена.
А Пушкин? Были вы друзьями.
И цель, казалось бы, одна.
Но всё же что-то разделяет
Попавших в тот водоворот,
И тех, кто мысли продолжает,
И тех, кто подвиг воспоёт,
И тех, кто с вами так сдружился,
Но не был рядом в том строю
Иль волей неба отлучился,
Благодаря судьбу свою,
Иль даже вовсе негодуя.
Мятеж случится без него.
Иных сравнений не найду я.
Протест – отнюдь не баловство.
Но кровь, как спутница протеста,
И в те века текла рекой.
В любое время ищут место,
Где вдруг незыблемый покой
В кровавый бунт перерастает.
Мир стал бы раем без войны.
Но, вседержителей хватает.
И кто сказал, что все равны?
Стремитесь к равенству.
Есть право. Но будут касты всё равно.
И будет сильная держава.
И будет всё предрешено.
А Пушкин станет ходатаем
За тех, кто будет осуждён.
Мы все в историю вникаем.
И все как будто чтим закон.
Но всё равно, какая малость
Способна всё преобразить?
Друзья? А много ль их осталось?
Кого успела сталь сразить.
Кого болезни и потери,
Иного возраст доконал.
Но все идут к последней двери.
У всякой жизни есть финал.
И невозможно всё сначала
Начать, когда ты поседел.
Когда всего прошло не мало
И были сотни разных дел.
И судьбы многие мелькали
Перед глазами, видит Бог.
И мысли нужные витали.
Но кто-то падших подстерёг.
Царей спасение - доносы,
Спасли и этого царя.
В который раз великороссы
Проснулись, честно говоря,
Но не сумели перемены
Ввести насильственной рукой.
Без тайных действий нет измены.
Да, впрочем, где найти покой?
Ведь всё в истории бывало
Неоднократно... А тогда
Его фортуна баловала.
Поэту не было вреда.
Да и Михайловская ссылка
Его от многого спасла.
Среди друзей, что верят пылко,
Которым не было числа,
И он бы может отличился,
В каре свергающих войдя.
Вот если б друг проговорился,
К его влечению снизойдя.
Но нет. Как Пушкин ни старался
Узнать: когда и где и как?
Увы... В Михайловском остался.
И был плохой, конечно, знак.
Перебежав ему дорогу,
Три зайца, волею судьбы,
Всё изменили понемногу
В тот год надежды и борьбы.
Но недосказанным осталось.
Друг Пущин это не сказал.
Лишь пара слов... Какая малость.
Никто петли не осязал.
Пока всё это не случилось.
Но забегаю я вперёд.
Немало гению открылось
Среди сомнений и забот...
Ведь он полезным быть пытался –
Полезным обществу. Он знал,
Что век великий начинался
И он с другими начинал...
Подобно рекам «реконкисты»
Под Кишенёвом в те года
Собрались разом гетеристы.
Быть может, общая беда
Их всех тогда объединила.
А может, тайное родство –
Родство по духу или сила
Пути познанья своего.
В тот год о чем-то все мечтали.
Дух незапамятных времён
Витал, и пылко привлекали
Аббат Сен-Пьер и Сен-Симон,
Надежды новые питали.
В мечтах прекрасен вечный мир,
Но это сбудется едва ли
При жизни тех, кто любит пир
Войны жестокий и кровавый,
Кто любит жатву на корню,
Кто упоён недавней славой,
И кто готов предать огню
Любую мирную идею.
Он скажет - это утопизм.
Пока сражаться - честь имею!
За что? Придёт милитаризм!
Ещё придёт, хотя не скоро
Но как идея хороша
Про вечный мир? И тень укора
На всех воителей, спеша,
От миротворцев, может, ляжет,
Но, только много лет спустя.
А может, просто жизнь покажет,
Что все, что хочешь, обретя,
Чего захочешь? Только мира!
Смиренным что ещё хотеть?
И зазвучит благая лира.
И можно будет преуспеть
В миролюбивых начинаньях.
Так побеждает мартинизм
Холодный ум в своих исканьях.
И утопизм не утопизм,
А просто добрая идея,
Порыв возвышенной души.
Но средств огромных не имея
Сказать: «Все средства хороши».
Не сможем верно и не скажем.
Не все ль мы любим идеал?
Но идеальным стать обяжем
Кого? И что всему финал?
Любого бремени фатальность
Должна и льстить и раздражать,
И достигает гениальность
Черты. И незачем стяжать
Богатство тленное мирское.
Дай Бог и вечное познать.
Дай Бог искусство шутовское
Не возносить, но и пинать
Не стоит тех, кто не желает
Возвысить голос над толпой.
Не смерть судьбой повелевает
А Бог- извечный рулевой.
Да, и борьба идёт извечно:
И гетеризм, и декабризм,
И монархизм. Бесчеловечно
Отвергнуть жизни дуализм.
А что гетерия? Старались
Народ поднять и возмутить,
Писали письма, прорывались,
Пытались меч с мечем скрестить.
Быть может, духом паладинства
Хотели Грецию поднять?
А впрочем, было ли единство?
И дальше стоит ли пенять
На то, что дух противоречий
Вредил восставшим на корню,
И укреплялся с каждой встречей.
Да, вот и я к тому клоню,
Что князь, досрочно снявший феску,
Князь Ипсиланти призывал
В свои ряды Владимиреску,
А тот конфликта не скрывал,
Любой конфликт лишь ослабляет.
Князь Ипсиланти, патриот,
Сказал, что Тудор изменяет
Идее. Он его убьёт.
И с ним опору потеряет.
Что ж, Ипсиланти разобьют
Под Драгошанами, бывает,
Под стражу в Австрии возьмут,
Подозревая в якобинстве,
И с русской службы исключат.
Да, сила армии в единстве.
Смутьяны жалкое влачат
Порой в тюрьме существованье.
Замки, решётки, кандалы
И только хлеб на пропитанье,
А где-то пышные балы,
Кортеж придворных, сладко было.
Кто всё имел - тот потерял.
Но пламя в сердце не остыло.
Никто потерь не измерял –
Потерь душевных потрясений.
Но позже выпустят его
По просьбе царской, нет сомнений,
Что не узнаем мы всего,
Что за закрытыми дверями
Монархи пылко изрекли.
Таков наш мир. Судите сами.
А всё равно ведь помогли.
Кавалергард - какая малость
От истребления спасла?
Да милость царская осталась.
Он вспомнил старые дела
И вспомнил прошлые заслуги:
Но, понял Пушкин - всё не так
Пошло на Севере и Юге.
А, может, это просто знак?
И Бог, быть может, этим знаком
Его от участи отвёл.
Быть в положении двояком.
И гений творческий расцвёл,
Как проявленье интереса,
И в жизнь и в творчество вошла
Она - красавица Одесса.
Там приключеньям нет числа.
Там всё возвышенным казалось.
Ах, если б вспомнить все дела?
Со службой всё соприкасалось.
По жизни молодость влекла.
А там роскошные забавы,
Театр, прелестницы, балы,
И полный блеск гвардейской славы.
Дидро, Руссо из-под полы.
Купить, конечно же, возможно
Иль взять на время почитать,
И говорить неосторожно,
И упоенье обретать
От новых встреч и треволнений.
И мир неведомый влечёт.
А сколько мыслей и прозрений?
Монету бросить: чёт - не чёт,
Орёл иль решка - всё бывает,
И жизнь казалось бы игра.
Но что от юноши скрывает
Судьба? Кто счастлив был вчера,
Тот хочет быть таким же вечно,
Живя в придуманных мирах.
Будить творца бесчеловечно!
Пусть возглашает на пирах:
«Эвон, Эвойе!» - судьбы наши,
Господь лишь знает, в чьих руках,
Звенят, как праздничные чаши.
И хорошо на облаках.
А в жизни всё порой бывает.
Эх, если б знать бы наперёд,
К чему судьба порой толкает.
Но всё равно одесский год
Войдёт в историю Одессы,
Литература и фольклор.
Влекут всё чаще интересы
Туда, где жили до сих пор
Без искушений и упрёка.
Поэт попросится тогда
Перевестись, не зная срока
Разоблачений и суда.
Мирской молвы, забот, скитаний.
Не понял Инзов, для чего
Переводиться. Бич желаний
Лишает, может быть, всего,
Что мы, имея, не ценили,
Что никогда не обретём.
Без столкновений. Все мы были
В таких годах. Мы все растём,
Мы все взрослеем год от года.
Пусть губернатор Воронцов
Ничуть не против перевода.
Произойдёт, в конце концов,
Конфликт. Но, что нам предвещает,
Что будет буря через год?
Никто судьбы не избегает.
Никто не видит наперёд,
Почти никто. Предполагая,
Чем это кончится, сказал
Смиренный Инзов: опекая,
Его я крепко привязал.
Но, та гуманная опека
От многих бед его спасла.
Хотя не верится до срока,
Что туча с Севера пришла.
Дай Бог не знать нам испытаний,
Таких, как в Пушкинской судьбе,
Ведь жизнь, как сказка ожиданий,
Сама прекрасна по себе.
Лишь только Инзов был в печали:
Зачем поспешный перевод?
Ему поэта поручали.
И он от бремени забот
Не возроптал, не отказался.
Не надзирал, а опекал.
Благим и искренним остался.
Его б никто не упрекал.
Никто на свете. Сила Бога
Находит тех, кто бережет.
А всё же новая дорога
Поэта ждёт, но стережёт
Неосторожного опала,
Конфликт, упрёки и донос.
Хотя не всё ещё пропало.
Но что мы ищем - вот вопрос.
Он сам найдёт любовь и слёзы,
И крик души, и тайный суд
А может, псковские морозы
Его от каторги спасут?
А может... Нет, лишь Бог имеет
Такое право проверять.
Судьба над многими развеет
Мечтаний дым, но укорять
Судьбу нельзя. А небесами
Одесский год уж предрешён.
Что хорошо - судите сами,
И что важней? Но только он
Обогатит литературу
Шедевров длинной чередой
И даст от бренности микстуру.
Хотя судьба грозит бедой
Поэт, обласканный судьбою,
Воспрянет духом в этот год,
Не зная слежки за собою.
И кто сказал, что всё пройдёт?

Часть 6

(об А.С.Пушкине и др.)
Мой Бог! Опять воспоминанья
Меня спокойствия лишат.
Одесский год – этап изгнанья
На небесах за нас решат:
Когда придёт пора расцвета
И увядания пора.
И так от лета и до лета.
И так от ночи до утра.
И так… но, как всё было мило
И к развлечениям влекло!
Ещё судьба не предрешила
Пройти сквозь бедствия и зло.
Ещё, готовый наслаждаться,
Поэт весь мир боготворил.
Надежды могут оправдаться.
И только Инзов говорил,
что он не знает Воронцова
и Воронцову… Вот беда!
И что порой одно лишь слово
ввергает в ссылку на года.
А наш поэт? Судите сами:
Шептал, блистал и восхищал,
И, верно, счастлив был с друзьями,
А шутки «свет»ещё прощал.
Какие шутки и остроты
Развеселить могли друзей?
И мы не ждем последней квоты.
Судьба для пешек и ферзей
бывает разной – это точно,
но как судьбу предугадать?
И в этой партии досрочно
не уступить, не прогадать,
не потерять ключей к успеху,
не знать уныния вреда,
а может славную потеху
мы пропускаем иногда,
когда серьёзность досаждает.
Фигура с каменным лицом
Себя ничем не утруждает.
Быть можно ловким хитрецом
в серьёзной маске. Мир прощает,
Порой, все слабости владык.
Ещё ничто не предвещает
конфликт. Пусть гений многолик.
Какая роль на маскараде
ему судьбой предрешена?
Кто увлечен не шутки ради?
И кто познает боль сполна?
И всё ли также безопасно
как можем мы вообразить?
Замаскированный прекрасно,
способен в спину поразить.
Один Липранди-ли способен
под маской дружбы доносить?
И лжец в притворстве бесподобен,
и кровь способна оросить
траву на месте где стрелялись
Гусары. Гвардию всегда
Влекло к тому, о чём шептались
но, не проходят без следа
ни жизнь ни слёзы ни порывы.
А все итоги тайных встреч
никак предвидеть не могли вы,
и жертв от плахи уберечь.
Мы знаем жизнь на половину.
Таит приятное она!
Увидел Пушкин Каролину!
Её судьба предрешена.
Витт – губернатор постарался
Её давно завербовать.
Чтоб кто-то в сети сам попался.
Мадам Собаньская, скрывать
К его делам свою причасность
вам удавалось так легко.
От вас ли гению опасность
пришла? А там не далеко
и до доноса. Витт внимает.
Вы обольстительны мадам!
Охотник сети расставляет.
Быть каково приманкой вам?
Иль ваше сердце всё скрывает?
И вас, судьба не тяготит
всех вами преданных. Кто знает,
К чему вас служба обратит?
Ведь служба кончится опалой.
Игру двойную не поймёт
сам Царь. И ссылкой небывалой
накажет. Может быть проймёт
вас, хоть тогда, когда чужбина
вас примет всё перечеркнув.
Ах, эта милость Властелина!
Он может, палку перегнув,
и наказать, не разбираясь
во всех мотивах до конца,
и вновь помиловать, раскаясь,
не видя истины лица.
Но, вы опалу оправдали,
карая тех, кто вас любил,
и тех, что тайны вам вверяли.
Правитель власть употребил.
Витт обещал, такой ценою,
вас к процветанью привести.
Но, где вы ныне? Бог со мною!
А все коварные пути
мудрец и гений презирают.
Хотя поэту повезло!
Ведь исключения бывают!
И всей полиции на зло,
не донесли вы на поэта.
А может Бог того не дал!
И были танцы до рассвета.
И был такой роскошный бал!
Сто комплиментов после бала,
он верно вам наговорил.
Его Фортуна баловала!
Он вдохновлялся и творил.
А вы? А вы его щадили,
хотя могли и погубить.
И столько мыслей породили.
А впрочем, можно ли любить
вас – воплощение коварства?
Что облик ангельский таит?
Взгляд, обещающий пол царства?
Но, отрезвленье предстоит,
Когда – уж этого не знаю.
У увлечения в плену,
мы ищем, честно полагаю,
любви бесценной глубину.
А что находим? – отрезвленье.
Ах, чувства, что нам предстоит?
И жизнь как малое мгновенье.
И смерть на паперти стоит.
Но, всё же то, что нас жалеет
Достойно высшей похвалы!
И благодарным быть умеет
поэт! И барышни милы!
И свет Одесский увлекает.
Никто не мог предостеречь.
И флирт коварства покрывает,
и вся игра не стоит свеч.
Игра? Игралаль Каролина?
Была невинною на вид.
Вот так, порою, гильотина
не расчехлённая стоит.
Что под чехлом? Никто не знает.
Теряют голову порой.
И жизнь спокойную теряют.
И не один ещё герой
в её ловушку попадется.
Кому удастся избежать
судьбы? Не сладко тем придётся,
кто станет тайны доверять,
и жизнь наперснице доносов.
Ах, Пушкин! Чудом избежал
судьбы иных великороссов.
Его предательства кинжал
щадил. Неведомая сила
от одоления спасла.
Судьба избранника хранила!
Судьба счастливою была.
А может, даже, небесами,
для лучшей доли избран был,
поэт. И мы не знаем сами
беды. И страшный не пробил,
неумолимый час расплаты
за все поступки и дела,
иль пощадили супостаты,
иль слава вовремя пришла?
Ах, Каролина! Двух поэтов
не погубила, хоть могла.
Среди доносов и наветов
сам Царь рассматривал дела.
В Одессу сослан был Мицкевич,
за Вольнодумство говорят.
Здесь, «слова польского царевич»,
чьи строки Польшу покорят,
и жил и плакал и смеялся,
и мысль, и славу обретал.
Он с Каролиною встречался
не раз, и даже испытал,
не раз и радость и волненье.
Ах, поднадзорный! Он не знал,
Совсем, про Витта порученье.
Он сам с фортуною играл
в игру, в которой есть опасность.
Он был в душе конфедерат.
К великой тайне сопричастность
не разгласил, хоть был бы рад
найти опору в окруженьи,
порой опасном. Иногда
Мы все в двояком положеньи,
И есть завистники всегда.
И доносители найдутся.
Везде, где тайные дела,
и слежки тайные ведутся.
Она его не предала.
И пощадила двух поэтов.
Дружили Пушкин и поляк
Мицкевич. Дружбе нет запретов.
Национальности никак
сердечной дружбе не мешали.
Хоть, ссора их предрешена.
Ещё в Варшаве не восстали.
Ещё не грянула война.
Ещё гусары «конной лавой»
в атаку страшную не шли.
И Остролежский мост кровавый
в огне представить не могли.
На друга крамолу напишет
поляк. Сам Бог ему судья!
Но, голос совести не слышит
фанатик. Каждому своя,
уж, уготована дорога.
Но, что бы друга оскорбить,
так не боятся нужно Бога.
И как Мицкевичу простить
те строки полные коварства?
Есть Божий суд и суд земной.
Но, всех нас ждёт «иное царство»!
Судьба не ходит стороной.
Судьба оценит, в высшей мере,
все мысли строки и дела.
Они как Моцарт и Сальери.
Их жизнь свела и развела.
Но, Пушкин – гений благородный,
на пасквиль глядя, говорил:
влекомый смутою народной,
Он гордый дух ожесточил.
Но, может дух его смягчится?
На зло не стану отвечать.
Мицкевич может ошибиться.
И зло с добром не различать,
в порыве гнева. Подавили
восстанье польское когда
и самосуд остановили.
Дай Бог и нам прощать всегда!
Спаситель, глядя на распявших,
не проклинал, а говорят
сказал: «помилуй этих павших,
не знают ибо, что творят».
А впрочем, многие ли знают,
к чему горячность нас влечёт?
И только мудрые прощают
лукавых. Мудрому почёт,
как наилучшая награда,
как украшенье на века.
Ведёт лукавство в двери ада,
а добродетель в облака!
Но, только рок с его игрою,
нас вряд ли сможет уравнять.
Одесса встретила хандрою
поэта. Стоит ли пенять
на то, что многое свершилось
не так, как он предполагал?
На то, что истина открылась.
Где есть пролог, там есть финал.
О том, что всё идёт к финалу
все знают. Мир на том стоит.
Но, как забавно по началу
смотреть на то, что предстоит.
Затем невольно вовлечешься,
азартно ставки разыграв.
Но жизнь идёт. И ужаснёшься –
у всякой пьесы есть финал!
А жизнь – загадочная пьеса!
И все проделки и дела
не придадут ей больше веса.
И всё пройдёт. Весна прошла.
Пусть будет лето, осень будет,
зима. Опять круговорот
природы таинства пробудит.
И как всегда. За годом год,
всё изменяться будет вечно.
И только чистые слова
всегда приветствуют сердечно.
Всегда история права!
Всегда есть место для благого.
Иль подвиг завтра совершить,
Иль понадеяться на слово.
И все сомненья разрешить.
Всегда истории загадки
имеют свойство увлекать.
А может жизнь игрою в прятки
со смертью будет попрекать.
А может … всё непостижимо –
Фортуны вечная игра!
И вновь, то куш проносят мимо,
то в сон впадают до утра.
Ах, утро… солнце пробуждает,
надежды новые внушив,
счастливый жребий выпадает,
довольство жизнью породив.
Уж, верно Гнедич расстарался,
и гонорар в пятьсот рублей
немалым, в общем, то, считался,
И сразу стало веселей!
«Кавказский пленник» продается!
А балетмейстеру Дидло
балет поставить удается.
Вот как признание пришло!
Вот так, на Бога уповая,
узрим свой первый гонорар.
Афишей стену украшая,
спешит Истомина свой дар
явить на сцене. Балерина,
костюм черкешенки надев,
парит на сцене, пелерина
дрожит, и ножкой чуть задев,
паркет, прекрасная взлетает.
Предвосхитив её полёт,
партер и ложа замирает.
Её …. Он танец воспоёт,
Бессмертной лирой вдохновлённый,
и счастлив тот, к кому спешил
поэт идеей окрылённый,
иль пару строчек посвятил.
Лишь пара строчек нам дарует
билет в бессмертие. Всегда
на это кто-то негодует.
Что не вельможу, вот беда,
поэт прославил – Прима Донну,
ведь есть сановники знатней.
И только высшему закону
любви, поэзии --- видней,
кто славы более достоин,
кто сочинителю был друг,
а кто, всегда обеспокоен
карьерой к совести был глух?
Есть те, что гения чуждались.
И даже есть его враги.
Они в истории остались
врагами. Старые долги
иль Бог, иль Царь, иль время спишут!
Но вечность – гению под стать!
И что историки пропишут?
Но, захотим ли мы читать
Стихи придворных сумасбродов
Лет через двести – вот вопрос?
И не по уровню доходов,
а по живым буклетам роз,
лет через двести распознают
того, кто будет вечно чтим!
Кумир на время избирают:
Хотя, не все ли мы хотим
что б нас, за что-то, вечно чтили?
Не создавать же пирамид?
Ах, сумасброды! Где вы были?
Но, время гения почтит.
И строки гения читая,
скажу: «он вечность обретал!»
И книгу времени листая,
сам Бог, быть может начертал
в ряду поэтов незабвенных
и имя Пушкина. Сто крат
он прав – Создатель всех вселенных.
Он прав – историки твердят.
Ах, правота – судьбы основа,
нас вдохновляет не роптать
на Рок. И нет пути иного.
И все должны произрастать
цветы и злаки, но порою,
на что-то скажут - «сорняки».
И только Бог своей игрою
меня пленит. Его руки
благие жаждут наложенья.
А Пушкин? Он предвосхищал,
Что «Век великого прозренья»
ещё придёт. И кто сказал,
что все пути необратимы?
Хотя, о прошлом не жалей!
И да хранят нас Херувимы!
А вот три тысячи рублей
Пришли от Вяземского, кстати.
Какой отличный гонорар!
Не говори о результате
лишь по деньгам ценя. Но, дар,
как и талант не продаются!
Фонтан любви – живой фонтан!
Уж, не твои ли воды льются
в Бахчисарае. Многих стран
ты обелиски превосходишь.
Ты станешь вечным. И всегда
на мысль о гении наводишь.
Прошла любовь. Прошла беда.
И ни Марии, ни Гирея
никто уже не воскресит.
Но, славу вечную имея
твоя вода ещё бурлит!
Твоя живительная влага
напомнит Пушкину о ней!
Вся изрисована бумага.
Вот профиль. Память прежних дней
всегда невольно пробуждает…
Иной Марии посвятил
Он стих… иной… никто не знает.
Но, этот образ – как он мил?
Он дочь Раевского украдкой,
стихи слагая, вспоминал,
и над заветною тетрадкой
заплакал. Радостный финал
был абсолютно невозможен.
Ах, рок! Но, каждому – своё!
Поэт, в словах неосторожен,
опять напишет про неё!
И зачеркнёт. Опять напишет.
Ему былого не забыть!
Да, он и сам покуда дышит,
всё помнит. Только бередить,
напрасный труд былые раны.
Шедевр напишется потом.
И вечной памяти барханы
заносит времени песком!
И стих и проза отдыхают,
когда «Божественный глагол»
пророки в сердце постигают.
Но, час пророчеств не пришёл.
Хотя, поэты дар пророка
порой способны обрести,
смиренно принять волю рока
и все «создателя пути»!
Но, Пушкин снова увлечётся
и Рок грозою прогремит.
Что ж, очень скоро всё начнётся.
Поэт все мысли устремит
К прекрасной, смелой, недоступной,
К Элизе… что ещё сказать?
В своих порывах неподкупной,
готовой искренне дерзать.
Но, эту новую страницу
ещё не знаю, как назвать.
Спросить Фортуну – баловницу
Иль нет? Я буду уповать,
что Бог подскажет. Он умеет
Всему изящество придать!
Так, ждущий --- всё уразумеет!
Хотя, не все умеют ждать!


Часть 7

Не всё историкам доступно.
Но, документов большинство
В руках. Пишите неподкупно,
И ждите часа своего!
Как, Пушкин ждал такого часа.
И этот час к нему придёт.
Для оседлавшего Пегаса,
Любая тема подойдёт.
Но, есть критерий – позитивность!
Блажен, кто знает «глас добра»!
Блажен, кто любит объективность!
Блажен, кто честен был вчера,
Когда писал про дни былые,
И снова пишет, не солгав,
И кто, не клянча чаевые
У «сильных мира», обогнав
Свой час, в мышленье гениальном
Предвидеть будущее смог,
И в повороте эпохальном,
Из целой тысячи дорог,
Дорогу выберет прогресса
И будет честен до конца,
Хороших мыслей перевеса
Дождавшись, чистые сердца
Он пробудит для возрожденья
Страны и мира! Дай то Бог!
Так просит жаждущий прозренья!
Так алчет, бремени тревог
Познавший тяжесть, избавленья!
Кто верит в светлый идеал,
Тот, вряд ли наше поколенье
Забудет. Бог предначертал
Идеалистам восхожденье
К высотам духа во плоти.
А путь потерь и обретенья
Лишь часть глобального пути,
Которым Бог ведёт народы.
Я знаю было так всегда.
И нет соблазнов без свободы,
Как нет движенья в никуда.
Ведь всё, что мысли побуждает
В стремленьи ясность обрести,
Нам Божью истину рождает.
Никто не знает, по пути
Что можно встретить, полагаю,
Что Бог давно определил
В чём лучший выбор. Я не знаю,
Уж никого, кто б зря хвалил
Как безупречный выбор Бога.
Дай Бог нам выбрать точно так.
Хотя и нужно-то не много –
Предаться истине. Но как
Преодолеть привычек скверных
Дурную тягу тяжело?
И любят правнуки примерных,
Присяге верных, злу на зло.
Как мы всегда предпочитали
И честь, и славу, и обет!
И чувства пылкие питали
К Отчизне, знавшей в час побед
Венец величия лавровый
И благость миссии своей.
Вот так и мы с идеей новой,
Идеей мира наших дней,
Отбросив войн жестоких странность,
Найдя высокий идеал,
Бороться будем за гуманность.
Дай Бог, что б мир её впитал.
Гуманность, волею прогресса,
Как высший дар обретена!
Идея мирного конгресса
От нас пришла и всем дана!
Вот наша миссия святая:
Щитом гуманности прикрыть
Весь мир, от бедствия спасая.
Дай Бог! Чтоб так и стали жить!
Дай Бог! А Пушкин подвязался
В Одессе славу обрести!
Ведь он со многими общался,
И тех, кто встречен на пути,
Хотел понять, ниспровергая
И меркантильность и расчёт.
Быть может, жизнь была другая?
Ах, юность! Многое влечёт.
Ведь был он искренен с друзьями.
Сколь многих он зарисовал.
Но, каждый штрих, сидите сами,
Характер, странности вскрывал.
Был мавр Али, его приятель –
Пиратский бывший капитан,
Любезен, каждый обыватель
Ни с чем не путал ятаган.
Быть может облик экзотичный
Всех привлекал? А может быть
Любому хочется привычный
Рутинный быт преобразить.
Ах, тяга бурь и приключений.
Всё – то, что Байрон описал.
Его читал наш юный гений.
Над бравым мавром нависал
Тот байронизма шарм желанный.
Язык французский не подвёл
И персонаж, довольно странный,
С иной фамилией пришёл
В наш мир, описанный с натуры.
Ну, что поделать, мавр Али,
Как капитан «Бонавентуры»,
Вдруг превратился в Морали.
Так бурной юности пиратство,
Как полагают, перешло,
Оставив спесь и панибратство
Совсем в другое ремесло –
Контрабандиста труд тяжёлый.
Но, это нужно доказать.
Кто спрятал «Роджер свой весёлый»?
Но, далеко ли? Что сказать,
Ещё по поводу капёрства?
Оно торговли бич живой.
Увы, политиков притворство
Мы раскрываем не впервой.
Зачем капёрские патенты
Вы разрешили выдавать,
Чтоб на пиратские проценты
В своих делах преуспевать?
Пути политиков бывают
Порою грязными, хотя
Все миротворцев уважают.
И мы стараемся, шутя:
Что мир поддерживать труднее
Чем сто баталий развязать
Но слава мирная вернее!
Не вечно войнам истязать
«земли кормилицы» просторы.
Должны все люди осознать,
Что войны любят только воры.
Войны порочность губит знать.
И всё равно, кому то, право,
Обогащаться от войны
И жить богато, но кроваво,
Не зная бремени вины,
Не принесёт удачи вечной.
Ведь, сколько правду не скрывай,
Не дорог путь бесчеловечный
Убийств, лишений. Уповай
Потомок дальний, что когда то
Все люди благо обретут.
Война – как комплекс Герострата,
А мир как благо. И цветут
На месте яростных баталий
Цветы. Природа столь мудра!
От агрессивных вакханалий
Мы встанем все на путь добра.
Когда нибудь. Но жребий новый
Нас до небес превознесёт.
И Пушкин, в общем-то, готовый
Отплыть, вдруг силы обретёт,
Чтоб от побега отказаться.
И Морали его поймёт.
Что лучше: быть или казаться?
Что твёрже: скалы или лёд?
Мой Бог! К чему мы все стремимся?
Как сложно к истине идём?
Когда же мы освободимся
От «ложных ценностей»? Найдём
На злопыхателей управу?
Господь воистину спасёт!
И станем лучшими по праву
Закон блюсти и унесёт
Водоворот событий новых.
Вот так и Пушкин, увлечён,
Не замечает дней суровых.
Так меч из ножен извлечён,
В них не торопиться вернуться.
Удел сражаться до конца
И никогда не повернуться
Спиной к противнику, сердца
Великих духом окрыляет.
И день любой – последний бой.
И зрелость раны не считает.
И сильным кажется любой,
Кто не обрёл сомнений духа,
Кому парить предрешено.
И новый гимн коснётся слуха.
И жизнь прекрасна всё равно.
А вы Одесские страницы?
Вас мудрено перелистать!
Наивный любит небылицы.
Но, что наивностью считать?
Поэт Туманский был наивен
Ведь, он любил воображать,
Что Воронцов не агрессивен,
Что можно многое стяжать,
Всем сильным мира угождая.
Во всём он видел красоту.
Одессу – сад изображая,
Он описал свою мечту!
Сколь велика мечта поэта?
Хотя, Одесса расцветёт!
Придёт великий час расцвета,
Но позже. Каждый обретёт
Свои плоды, воображая,
Что просто нет путей других.
Иные земли проезжая,
Не захотим остаться в них.
Пусть за границей и прекрасно
Но, что-то к дому нас влечёт.
И все сомненья – не прекрасно,
Пусть, даже, деньги и почёт
Сулят заморские пенаты,
Мы возвращаемся опять
В тот край, где святостью богаты
Места. Где веры не отнять.
Где есть, конечно, недостатки!
В каком краю их только нет?
И снова любим, без оглядки,
Родных знамён знакомый цвет.
Где от рожденья до погоста,
Свой мир постичь не мудрено.
Хотя, порою, всё не просто!
Спасенье есть! Но, где оно?
Не знал Туманский. Месяцами
Он Воронцова восхвалял.
Не всем родиться мудрецами!
Хотя, не каждый удивлял
Так часто гения. Порою,
Шутили лучшие друзья.
Везло Туманскому, не скрою.
У всех профессия своя.
Всем панегирикам притворным
Его запомнят, вопреки.
Пусть, был поэт судьбе покорным,
Но, были светлые деньки.
И подтвердит любой читатель:
Туманский! Был такой поэт,
Хороший Пушкина приятель,
Шутник изрядный, тет-а-тет!
О нём написано немало!
Спасибо Пушкину! О нём
Сказать другое не пристало!
Он был! И мы упомянём.
Об этом лёгком эпизоде.
Решалось многое тогда.
Шутили: Пушкин был «на взводе»
Но, поостыл. И не беда,
Что муки страсти превратили
В шедевры чистые листы.
Тогда за многими следили!
И вдруг, средь этой суеты,
Её он встретил. Украшала
Она какой-то модный бал.
Толпе поклонников внимала.
Поэт увидел и познал
Любви и радости и муку,
С тобой Амалия, с тобой!
Хотя, судьба сулит разлуку,
И уж твердят наперебой,
Что не получится, быть может,
Всё то, что он себе внушил.
Но, пламя страсти сердце гложет.
Фатальный случай предрешил
Её отъезд, её кончину,
И мысли пылкие о ней
Всех несуразностей причину
Найдёт. Что может быть сильней,
Чем пламя страсти безнадёжной,
Когда любимой больше нет.
И нет попытки невозможной
В краю мечты. И где запрет:
Любить восторженно и страстно?
Но, Фатум всё перечеркнул.
Хоть, все, что пишут не напрасно!
Никто навечно не уснул.
Есть час прихода и ухода,
И час вселенской полноты
Так, порт встречает морехода.
Так, ум приемлет все мечты.
Так, жизнь не всех избаловала.
Так смерть не каждому страшна.
Всё в жизни Пушкина бывало!
Любовь – порой ты так сильна.
Когда границы намерений
Никто б не смог предугадать,
Не избежать таких мгновений.
Кому любить, кому страдать,
Кому нести свой крест на плаху,
Кому потомки воздадут.
Иных судьба толкает к краху,
За кем-то тысячи пойдут,
И даже, может, миллионы.
Всё мысли гения важны.
И расширяют пантеоны
Кумиров избранной страны!
Страны, где Богопостиженье,
Вдруг станет массовым. Мой Бог!
И жизнь как вечное движенье,
И к свету тысячи дорог.
Но, был этап, когда средь зала,
Её увидев вздрогнул Он.
Так, нити все судьба связала
В тугой клубок, всегда учтён,
в любой трагедии и драме
Такой сюжетный поворот.
Так Рок звучит, как будто в яме
Раздался всплеск. Но, всё пройдёт,
Хотя, наверное не скоро.
Увлечься всем не мудрено.
Порой мы все не ждём укора
Порой, нам просто всё равно
Чем это кончится. Эпоха
Не уставала волновать.
Пусть, сто интриг кончались плохо.
Судьба заставит ревновать,
Страдать, надеяться, с тоскою
Смотреть избраннице во след.
И снова Рок грозит бедою,
И снова тысячи тенет
Враги раскинули коварно.
Дай Бог нам всем не знать вражды!
Но, солнце светит лучезарно,
Не предвещая час беды.
Увлёкся Пушкин, несомненно!
Элизу стал боготворить.
Всё обросло. Кого корить?
Порою сплетнею дешёвой
«свет» насыщается за день,
Что б наслаждаться сплетней новой.
Так, оговоров злая тень
Сердца разит и досаждает.
Всё Воронцову донесли.
«Доброжелателей» хватает.
Доизмышлялись как могли!
И вот, уж, Пушкин замечает:
Переменился Воронцов.
Его интрига заедает.
Напишет он, в конце концов.
Царю, министру донесенья
И сразу Пушкина сошлют,
За полный взгляд благоговенья.
За разговоры в пять минут.
Найдётся повод для удара,
Когда всесилен властелин.
Что хуже слухи или кара?
Что лучше ссылка или сплин?
Быть может, что то, даже, было:
Злорадным повод клеветать.
Но, то, что строки породило,
Рисунки, честно посчитать,
Огнём надежды окрыляло,
Надежды тайные даря,
Всё было! Всё определяло
Простор для мысли. И паря,
Мечтой достойной восхищенья
Поэт всё чувства отразил
В стихах. Нетленно вдохновенье.
Хотя, иной вообразил,
Что он таланты измеряет
Служебной мерой. Так, «Устав»,
Солдата жизнь определяет,
И всё равно, перечитав
Его, страницу за страницей
Мы путь Вселенной не поймём.
Определяется сторицей,
Лет через что, зачем живём?
Чего хотим? К чему стремимся?
Как вечность мыслью охватить?
Как озареньем заискриться?
Талант мы можем превратить
И в инструмент для продвиженья
По рангам, силой суеты.
И в пламя вечного стремленья
К вершинам духа. Все мечты
Потенциал ума бездонный
Хотел бы понять, и тогда,
Прозреньем, путь добра, спасённый
Постигнет быстро, без труда!
И всё же рок грозил бедою.
Донос один, донос второй.
Ещё доносы, чередою, идут.
И что тому виной,
Что тот, кто истины не знает,
Но, знает слабости людей,
Доносам больше доверяет,
Чем правде? Множество идей
Из-за того похоронили.
Что, на кого-то донесли.
Ах, пасквилянты, где вы были?
Какие подлости нашли?
И всё же, мы не осознали
Сколь подлость, всё-таки низка.
А кто доносит? Лишь детали
Ужасной схемы, облака
Плывут на север. Час изгнанья
Уже приблизился. Цари,
Придумав метод наказанья,
Пошли на подлость, не смотри
На их награды и заслуги
На тех, что в ссылке погляди.
И подхалимы, а не слуги
Всегда мелькают впереди.
Всегда адепты лихоимства
Сумеют многих подсидеть.
Но, нет Царя без подхалимства!
Не сразу можно разглядеть.
К чему всё это нас приводит.
Поэту ссылка суждена.
И вот задумчивый он бродит
Среди Одессы. Жизнь длинна.
Ещё казалось, что, быть может,
Уезда можно избежать.
Но, здесь увёртка не поможет.
В других краях ему стяжать
И озарение и славу,
И даже песни в честь его.
Обидно, всё же за державу.
Но, не изменишь ничего.
А те Одесские страницы
Ещё разок перелистну.
И нет у вечности границы
А всех сомнений глубину
Никто, конечно не измерит.
Ах, жизни временный этап!
Но, Пушкин ждёт! Но, Пушкин верит,
Что всё пройдёт и «подлый раб
Честолюбивых устремлений»
Не станет гению мешать
Найти свой «берег откровений»,
Где легче думать и дышать!

Часть 8

Жизнь, порождённая борьбою
За свет, нам всем была дана.
Дорога может быть любою,
Но ведь она предрешена.
А Пушкин? Так хотел остаться,
И так на сердце тяжело.
Облегчить душу попытаться
Стихами можно, но прошло
Былое время, без оглядки,
На нас, отмеченных судьбой.
Опять дорожные тетрадки
И «подорожная» с собой.
Не разглядит случайный зритель,
Кого увозит экипаж.
Лишь Бог – Извечный Вседержитель
И Утешитель Главный Наш.
Утрат немыслимых, поможет
Тупую боль перенести.
Хотя, понять не каждый может
Его «прозрения пути».
Возможность всё начать с начала,
Дай Бог и нам иметь всегда!
Поэта Псковщина встречала
На час, на день иль на года.
Тут никогда не угадаешь.
Опала – спутница Царей.
То вознесёшься, то страдаешь,
То рвёшься к «обществу» скорей,
И в меланхолию впадаешь.
Для сердца ссылка тяжела.
Но, снова пишешь и не знаешь,
Что весть желанная пришла.
Мы любим все приход счастливых
И утешительных вестей…
Все уважаем справедливых.
Что наша жизнь? Игра страстей?
Уроков Божьих постиженье?
Цепь обретений и утрат?
Иль с ложью «бой на пораженье»?
Иль путь, где множество преград?
Но, всё, что «волю закаляет»
Поможет истину познать.
И свет в душе не убывает.
И время можно обогнать,
В порыве творчества мгновенном!
Вдруг озаренье снизойдёт,
Поэт писал о сокровенном,
Опала, ссылка – всё пройдёт.
Ещё в столицу он вернётся
Монарху грозному представ.
Там легче, может быть, вздохнётся?
Но, перед троном постояв,
Не упадёт к ногам, пощады
За «шутки прошлого» прося.
И журналисты будут рады.
Его талант превознося.
Талант пробьёт себе дорогу!
Но, сколько «терний на пути»?
Хоть, роз не меньше – слава богу!
Цветы признания – цвести
И распускать свои бутоны,
И источать свой аромат,
Вам предначертано, препоны
Преодолев. И нет преград
Для мысли вечного полёта,
Для чувств возвышенных святых!
А, все придирки идиота –
- лишь блажь завистников простых.
Но, вот и пушка. Подъезжая,
Услышишь выстрел, всё равно,
Встречает вотчина родная!
Уж, так давно заведено.
И вся округа это знает.
В именьи Пушкиных, всегда
Она въезжающих встречает,
И отмечает, иногда,
То славный праздник, то потеху,
То просто батюшкин каприз.
К слезам - ли, к горю или к смеху
Стреляют. Пушка не сюрприз –
Она эмблема родовая.
Вся слава рода от неё
Пошла, потом, преуспевая,
За повышение своё
Палили в небо, подтверждая,
Потомки славных воевод,
То, возвышаясь, то страдая,
Что всё пройдёт, но не зайдёт
Звезда династии столь древней.
От столбовых ещё дворян.
А род, владеющий деревней,
В почтеньи к предкам очень рьян.
Другое дело, что итоги
Пока, что рано подводить.
Зачем, пройдя лишь пол дороги
Про запредельное судить?
А вот отец судить пытался:
Вдруг сын опальный навлечёт
Монарший гнев? И постарался.
Вниманье ссора привлечёт
Соседей, так уже бывало.
Отец и сын. Вот так всегда!
Скандал. А там пиши, пропало.
И нет покоя никогда.
Да, губернатора приказы,
Отец был выполнить готов.
За шутки, глупости, проказы,
За сочинение стихов,
Власть предержащим, неугодных.
За строчки тайного письма.
За выраженье дум народных.
За то, что свет не любит тьма.
Увы, жестокие упрёки,
Способны душу поражать.
Опалы длительные сроки
Теснят и некуда бежать.
Была беседа не приятна.
«горячий сын» рукой взмахнул.
Отец – же, понял всё превратно
И грех злословья помянул.
Сказал соседям, не сдержался,
Что сын хотел поколотить.
Зачем до сплетни унижаться?
Зачем старался превратить
Свой древний дом в подобье ада?
Запрыгнул Пушкин на коня.
Отец клевещет – вот досада!
Терзала гения родня.
Но, быстрый конь умчит «крылатый»
Туда, где воля и простор.
И думой горестной объятый,
Грустит поэт. А приговор
Отца и ранит и терзает.
Как оправдаться? Где найти
Слова? Спасенье исчезает.
Как репутацию спасти?
Чего искать? К чему стремиться?
Кого в молитвах помянуть?
Освобожденье только снится.
Но, успокоишься чуть-чуть,
Когда к соседям, вдруг, нагрянешь.
Опять в Тригорское, опять!
И хоть на миг спокойным станешь.
Увы, талант не раздражать,
А вдохновлять – не всем даётся.
Неплохо кажется порой.
И фарс неплохо удаётся
И развлекаешься «игрой».
И всё так мило и приятно,
Как «дней наивных баловство»,
Но, грусть проходит безвозвратно.
Как Пушкин мил? Скорей всего,
Соседки скажут. Жизнь даётся,
Чтоб отличиться и блеснуть.
И солнце, кажется смеётся.
И мудрость можно «почерпнуть»
Из поучительной беседы,
Где много шуток и острот.
В Тригорском вкусные обеды
Умелый повар подаёт.
Там жизнь «кипит ежеминутно»,
Там знают, любят, верят, ждут.
И развлекаются попутно,
И руку дружбы подадут,
И угостят. А фортепьяно
Опять зовёт потанцевать.
Страницы модного романа
Обсудят. Жить - не унывать?
И мы живём и восклицаем,
Что жизни таинство – игра!
Порою милыми бываем,
Порой ворчим, но до утра
Пройдут уныние и скука,
И жизни празднество влечёт,
И флирт, и шутки, и «наука
Любви», и мысль, что всё пройдёт
Не беспокоит, уж простите.
Так буйной молодости век
Влечёт. И «жизнь ещё в зените».
И забывает человек,
Что, всё лишь временно, утраты
С «небес на землю» возвратят,
Иль одолеют «супостаты
Пера», иль вороны взлетят,
Плохие вести предвещяя.
Но, всё потом, а не сейчас.
Полёт души предвосхищая,
Мгновенье нас заводит в класс.
Чему теперь должны учиться?
В чём совершенство доказать?
Как пред начальством отличиться,
Иль жить без страха и дерзать,
«кипя» по воле вдохновенья,
Ища бессмертное во всём?
И жизнь как малое мгновенье.
И всё к Великому придём.
Всё так, но шутки и забавы
От грустных мыслей отвлекут.
И «Дон Кихоты» были правы.
Не победят, так развлекут!
Вы не устали от чудачеств?
И Пушкин, так же не устал.
Так, приписать побольше качеств
И «возвести на пьедестал»
Закон любви повелевает
Влюбиться в шутку иль всерьёз.
Любовь и страсти – всё бывает.
И свет волшебных полугрёз
В душе возвышенно струится.
Не всем ли хочется летать?
И каждый миг не повториться.
Так жить и верить и мечтать,
И находить ориентиры,
Чтоб нить судьбы не потерять.
Слова и точки и пунктиры…
Бумаге можно ль доверять?
Порою, мы не осторожно
Такое пишем, что потом,
За то поплатимся, возможно,
Иль, вдруг, в историю войдём.
Тригорским барышням казалось,
Что Пушкин, более чем мил.
И солнце счастья улыбалось.
А он, быть может, не шутил,
Не веселил, не притворялся,
А просто был самим собой.
Он просто был, а не казался.

И все клялись, наперебой,
Что не найти, минут счастливых,
При жизни лучше ничего.
Цепь вечеров – таких красивых.
Да, сколько было их всего?
Пускай не много и не мало.
О них мы вспомним лишь потом.
И жизнь поэта баловала.
Порой. Но что мы предпочтём?
Своих друзей любимых лица.
И ритм размеренный простой,
Иль маскарад? Всегда столица
Была для сосланных мечтой.
Влекли и праздники и слава,
И блеск «элитного Дворца».
Была мечта, была забава…
Хотя, на всё своя пора.
Так, семя сеятель бросает.
Он знает – будет урожай.
Так Бог от бедствия спасает!
Так, никогда не угрожай
Судьбе. Над нею мы не властны,
хотя, нам кажется порой,
что наши шутки не опасны,
и увлечение игрой
страстей чрезмерных, мы рискуем.
Дают совет не рисковать.
Но, мы, бывает, негодуем
На то. Не стоит забывать
Друзей хорошие советы.
Дай Бог друзей побольше всем!
Никто не знает все ответы.
Экзамен жизненных проблем,
Легко, признаюсь, не даётся.
Ведь, просто скучно жить легко.
И всё в сравненьи познаётся.
И смерть, казалось, далеко.
И счастье призрачным казалось.
Так, в старом парке, средь алей.
Чего мы ждем, какую малость?
Следы возлюбленной своей
Завидя, всё мы вспоминаем
О самых лучших временах
И всех простим, и всё узнаем.
Есть тайна в русских именах…
Одна пленительная тайна!
Её он встретил и воспрял.
И даже встретил не случайно!
Никто судьбу не выбирал!
Судьба решается над нами.
Ах, эта «скромница» судьба!
Ах, жребий, данный небесами!
Ведь, с провидением борьба
Успеха, вовсе не имеет.
Всё в Божьей воле. Так и быть!
И только Рок над всем довлеет.
О многом можно позабыть
В пылу признаний, как ни странно,
И всё же, вечность обретя,
В Тригорский парк явилась Анна,
Конечно Керн, и вдруг, шутя,
Сопроводить её решился
Поэт как гид-экскурсовод.
Сад показал и изумился,
Но не смутился. А народ,
Уж ничему не удивлялся…
Ведь Анна Керн была мила,
А Пушкин рядом улыбался.
И все житейские дела.
Забудут, может быть, но всё же…
Про эту встречу не забыть…
Наш гений влюбится. О, Боже!
И он скрывал. Не может быть!
Любви безропотной признанье.
Всё разрешится лишь потом…
В саду случайное свиданье,
Случайный взгляд. Но, мы прочтём
Ещё признание поэта!
Оно прекрасно! Видит Бог!
Душа возвышенным задета.
Она парит. И нет тревог!
И как хотите поступайте,
Но, не мешайте обожать,
И слов бумаге не вверяйте.
В наш век легко воображать.
Но, всё равно, воображенье
От всех реалий далеко,
И незаметное сближенье
В любовь оформилось легко.
Любовь! Как много в этом слове
Оттенков можно уловить?
И замираешь, наготове,
Своё пристрастие явить.
А впрочем, все порой пристрастны
И всех прекрасное влечёт.
И поцелуи сладострастны.
И «греют» слава и почёт.
И сердце быстро замирает,
Когда она перед тобой.
И жизнь симфонию играет.
И смерть «уходит на покой».
Благоухает нереально
Природа вся перед тобой.
И повторяешь машинально,
Что за неё готов и в бой,
И на край света припуститься.
Любовь – волшебная страна!
И вот заветная страница
Прекрасной даме вручена.
Оно лежало как закладка –
Стихотворение о ней.
И всё прошло как будто гладко,
Но, он сконфузился сильней,
Чем ожидать, возможно, было,
Он скажет, глядя на восток,
На заходящее светило,
Прошу, верните мой листок.
Я положил его не кстати.
Я слишком много приоткрыл.
Не обижайтесь в результате…
Душа таила… я забыл,
Про все условности мирские…
Прошу верните мой листок.
Не прочитали бы другие
Тот чудный стих. Любви росток
Порой доводит до стесненья.
Но, Анна Керн не отдала
«Я помню чудное мгновенье»
Она виновницей была
Сего шедевра написанья.
Они стояли целый час…
И это дивное свиданье
Вошло в историю. А нас
Приводят в трепет эти строки…
Никто бы лучше не сказал.
Не шлите гению упрёки.
Ведь он «бессмертное сказал»
В хитросплетеньи строк прекрасных.
Лжецы не вам его судить.
Среди похвал подобострастных
Легко вельможе угодить!
Но, если пишешь не вельможе,
Не генералу, не Царю,
А даме избранной... О, Боже!
Я слишком много говорю!
И слишком часто увлекаюсь,
Теперь, в мои то времена…
Я вспоминаю и не каюсь.
Пусть жизнь прекрасна и длинна.
Я не похож на эгоиста
И много помню, признаюсь.
Воспоминанья лицеиста -
Подарок ценный. Не сдаюсь
Годам и всем кто «иже с ними»
Приходит, что бы испытать.
Воспоминаньями своими
Горжусь. О чём ещё мечтать?
Пусть жизнь прошла, прошла эпоха.
Но, есть «оставившие след»,
И вспомнить гениев не плохо!
И память слаще всех побед!
Прожитых лет не слыша груза,
Воспоминаньями живу.
И нет счастливее союза
Меня и памяти. Прерву
Рассказ, быть может на мгновенье,
Но он продолжится потом,
Про долг, про наше поколенье,
Про всё, чем дышим и живём.
А игры, шутки и забавы
Потомок, может быть, простит.
И честь всегда превыше славы!
И Бог смиренных посетит!


Часть 9

Возможно ль, всё начать с начала,
На новом месте? Дай то Бог!
Ведь от рожденья до финала
Ведёт нас тысяча дорог.
Но, есть и главная дорога.
Та судьбоносная – твоя!
Её избрав, по воле Бога,
Познаем: дальние края,
Столицы спешку, тень глубинки,
Природы всей круговорот.
Детей красивые картинки
Так увлекают. Пусть пройдёт
Не мало времени, и лица,
Что примелькались на пути,
Порой нам станут даже сниться,
Но, силясь истину найти,
Мы попытаемся проснуться,
Иль блажь, иль Божия игра
Нас посетит. Куда приткнуться
Поэту в поиске добра,
Счастливых дней и вдохновенья?
Всему на свете есть предел.
И только Божье озаренье,
Дай Бог, чтоб ты не проглядел!
Не многим нравилась дорога
От моря южного в леса.
Всегда отшельников не много.
Но, подвиг духа, чудеса
Вершит в обителях далёких.
Ах, глушь Михайловских лесов!
С лугов красивых и широких,
Над тихой Соротью, костров
Дымок, что стелиться, сползая
За невысокие бугры…
Здесь юный гений, осязая
Мечты волшебные миры,
Забудет всё, и пробужденье
Таланта многих потрясёт,
Как духа вечное стремленье,
Как свет, который всех спасёт!
И всё же дивные дубравы,
Чей сон развеян на века,
Он, как гонец у переправы,
Всё ждал письма из далека.
И вот, с оказией счастливой
Пришёл конверт, на нём печать!
Опять походкой торопливой
Приходит память, различать
Картины моря начинаешь,
И грот у дачи Решилье.
Как, будто призрак обретаешь!
Шептались многие в фойе
Приёмной графа Воронцова
О том, что можно ль было скрыть?
Быть увлечённым так не ново,
Но как же трудно не прослыть
Среди вельмож неблагодарным
За остроумие своё?
Иным завистникам бездарным
Он отравлял житьё – бытьё!
Одним своим существованьем.
Как избежать с врагами встреч?
И как тогда, с таким призванием,
Себя от зла предостеречь?
Есть в сладком шёпоте Иуды
Шипенье жалящей змеи.
Но, как ужасны пересуды,
Когда хулители твои
Имеют «вес», и чин и рвенье
Всегда «патрону» угодить?
И обвинят без сожаленья,
И устремятся осудить.
Претит письма итог печальный-
- в нём просьба: больше не писать,
И сжечь конверт многострадальный,
И слишком многое списать
Со счёта… память досаждает,
Но лист в огне уже горит.
И воск поленья покрывает,
И взгляд, так много говорит
Ах перстень, сила талисмана
Тебе судьбою придана.
Но, всё болит былая рана.
И ночь длинна и жизнь одна!
И всё, что было остывает,
Но дух не может всё принять.
И ум ничто не забывает,
И слишком поздно обвинять
Себя, одна неосторожность,
И всё, что было кувырком
Летит, и каждая возможность
Ее увидеть, хоть тайком,
Среди приёмной или бала,
Внушала радость и звала
Писать, и сердце согревала,
И откровением была.
Листая давние страницы,
Замедлит время вечный бег.
А, ведь, в Одессе у границы
Они готовили побег.
Он рвался выехать, с мечтою
Свободу где то обрести,
Не видя слежки за собою,
Не зная тайные пути,
Презрев условностей законы,
Хотел уехать и не смог.
Враги ль поставили препоны?
Иль, всё решил расстроить Бог?
Родился Пушки для России,
Чтоб душу выразить её!
Когда ни будь приход Мессии
Ещё разгонит вороньё.
И Он, даря благословенья,
Всех вспомнит «Иноков пера»!
Ещё придёт преображенье!
Ведь, мысли вечная игра,
В итоге, к Богу устремиться!
Её нельзя остановить.
Нельзя над правдой поглумиться.
Нельзя и вексель предъявить,
На все вселенские богатства.
Всё это Божье, не твоё.
И будет свет и будет братство
Людей, и каждому своё
Предначертание предъявит
Господь, который любит нас.
И радость землю не оставит.
И все услышат Божий глас!
Хотя, вдогонку за мечтою,
Порой, поспеешь не всегда.
И мир наполнен красотою,
И Путеводная звезда,
Всё так же светит, увлекая.
Куда идти? Чего искать?
К чему стремиться, потакая
Мечте? Чьи милости снискать?
Все эти вечные вопросы
И Пушкин ставил каждый день.
Свежи в Михайловском покосы.
Леса, спасительную тень,
День ото дня предоставляют.
Да, что там летняя жара!
Когда друзья не забывают.
Когда пирушка до утра,
Когда застольная беседа
От тяжких мыслей оторвёт.
Иль «предков славная победа»,
Что вражьи замыслы сорвёт,
Предметом станет обсужденья.
Он так историю любил.
Историограф, без сомненья,
Он ей пол жизни посвятил.
Да, что там жизнь? Судьба не властна
Прервать сознательный полёт
Высокой мысли. Жизнь прекрасна,
Коль Бог прозрение даёт.
Как сладок чудный миг прозренья?
Как много можем мы постичь?
И музы дарят вдохновенье.
Произнести хороший «спич»,
Как англичане выражались,
В такой то час не мудрено.
Коль собеседники собрались,
То и поспорить не грешно.
Ах, исторические споры!
Какие истины таят?
И как, мы любим разговоры
Про жизнь Владык. Не устоят,
Скажу у нас от искушенья
Дать толкование своё.
Деяний Царских. Нет сомненья,
Ещё не кружит «вороньё».
И всё нам кажется, что кто – то
Намного лучше управлял,
В какой то век, и есть охота
Чтоб трепет истины объял
И весь народ и всех придворных.
Бог дал «правления бразды».
И он спасёт от мыслей чёрных
И от любой другой беды.
Когда бы все ему предались
От землепашца до Царя.
Призывы к Богу поощрялись
Спасеньем Божьим! Ведь не зря
Даны и правила и Вера,
И постиженье и закон.
А супостата изувера
Бог усмирит! Ведь он силён!
В единогласном обращеньи
Господню милость обретём.
Пускай не в этом поколеньи.
Но, в испытаньях мы растём,
За благо истину приемля,
И жизнь и землю освятим.
Святых Отцов молитвам внемля,
Мы все спасения хотим.
Хотя, того не понимаем:
Трудней спастись по одному.
Пусть дар от неба принимаем,
Но что поделаешь: уму
Порою сердцем не прикажешь
От мысли к мысли перестать,
Как белка прыгать, что тут скажешь.
Не проще ль высшее принять
Как крест святой благословенье.
И Бог спасёт и проведёт
Как сладок чудный миг прозренья?
А миг бессмертия не ждёт!
И всё, что было на планете,
До нас, должны мы уберечь.
И не забыть про всё на свете,
И дураков предостеречь.
Жизнь коротка. Судите сами!
А, впрочем, нам ли всё судить?
Но, как нам нравится с друзьями
В беседе время проводить?
Когда я, мимо проезжая,
«приют поэта» посетил,
Он так был счастлив, поражая
Величьем чувств. Поэт грустил.
Отнюдь не сладко быть опальным.
Кто, за карьеру не боясь,
Стремился к ним многострадальным,
Над «осторожными» смеясь?
Силён бывает дух «холуйства».
Начальства грозного боясь,
Чиновник тихенький, без «буйства
Страстей» живёт, приноровясь
Подсунуть вовремя бумагу.
- Ах ваша светлость подпиши!
И улыбаться, и ни шагу
Без одобренья, и души
Порывы часто подавляя
Растёт «великий карьерист»,
Всем «сильным мира» угождая.
Пусть скачет в бой кавалерист,
Подставив грудь свою под пули.
То, карьеристу не дано.
На них давно рукой махнули
Герои. Да, не всем дано
Самим собою оставаться
И с Декабристом и с Царём!
Всё «гнуть своё» и не сдаваться,
Не стать «угодливым хорём».
Не падать в ноги, восклицая:
Вы просто прелесть «мой патрон»
Всех правдолюбов порицая
И слыша лесть со всех сторон.
Грешно над истинной глумится.
Пусть, кто то Ироду служил,
В его приказах усомниться
Не смея, кто то ублажил
Смиренно Понтия Пилата
И Каиафе угождал.
Их жизнь окончилась когда то.
Но, что им Бог за это дал?
Про то подумать даже страшно.
Лакеем быть не мудрено.
Трудней «сражаться бесшабашно»,
«рациональное зерно»,
Найти пытаясь в словопреньях
На благо трона и людей.
В своих глобальных устремленьях
Не отступаться от идей
«не популярных, но уместных».
Дай Бог быть стойким до конца!
Я предпочту героев честных
Любым «лакеям подлеца».
Мне ненавистен дух лакейства!
Служи отчизне как герой,
Не допуская ротозейства
И кулуарности, порой!
Мы в этом с Пушкиным сходились.
Сколь тесен круг былых людей!
Для лучшей жизни мы родились.
И пешка может бить ферзей!
Когда Всевышний твой гроссмейстер.
А, впрочем, всё в его руках.
И даже оберполицмейстер,
И даже птицы в облаках
Быть честным главная задача
Того, кого сам Бог призвал.
И скидка – редкая удача.
И подлый – сам не сдобровал.
Когда историк усомнится
В оценках тех, кто подло льстил.
И вывод может измениться,
И тон записок. Не грустил
Герой «почетного изгнанья»
«великий труженик пера»
Так долг не знает порицанья
И осень – славная пора.
Ещё колючие морозы
Не донимают ямщика.
И жизнь даёт не только розы.
И цель всё так же высока.
Когда б мы все достигли цели,
Открытий чудных не страшась,
То все бы истину узрели,
На «подвиг творчества» решась!
Неволя хуже, чем охота
На то, что выгодно Царям.
И всяк кулик своё болото
Расхвалит весел и упрям,
Но, если взгляд поднимет выше,
Увидит небо над собой.
Хвальба болотная всё тише
Звучит, а высь сама собой
Влечёт. Когда бы силы духа
Хватило истину познать!
Несносной станет показуха.
Бог есть! Так станем же дерзать,
Святые принципы стараясь
В привычной жизни воплотить.
И станем жить не притворяясь.
И станет не о чем грустить!
Меня влекут боренья духа!
А всё, что будет на пути,
Не сломит волю. Слышит ухо
Призыв гуманность донести
До всех окраин и пределов.
Коль Бог велит, да будет так!
И свой характер переделав,
Начнём, без подлости и врак
Отчизне вечное служенье.
Коль долг велит, по существу,
Проявим лучшее уменье!
Прославим Питер и Москву,
И старый Киев и Одессу,
Всю землю – древнюю страну!
И создадим другую прессу.
И посвятим, как в старину,
Отчизне чистые порывы!
Во благо радость обретя,
Без дикой лести и наживы
Круг увлечений обратя
На пользу трона и народа!
Дай Бог нам в этом преуспеть!
Быть может, даже год от года,
Нам станет легче жить и петь…
Быть может… как я размечтался?
Порой реальность отрезвит.
Но, я послушным быть пытался
Призывам Божьим. Проявить
Всегда не плохо послушанье.
Судьбе перечить смысла нет!
Но, есть извечное призванье
И чистой правды яркий свет.
Я уезжал, а друг остался.
Скажу: не долго он грустил.
Звон бубенцов опять раздался.
Усадьбу Пущин навестил.
Друзья опального поэта –
Вот беспристрастности пример.
Заехать к ссыльному, запрета
Не побоясь. Какой барьер
Враги создать тогда пытались?
Но, вечной дружбе нет преград.
А надзиратели остались
Все в дураках, как говорят!
Ах, что изменит эта встреча?
Так получилось – ничего!
Но «революции предтеча»
Смотрел на друга своего,
С глазам полными восторга.
Последний раз им быть вдвоём.
Бутылки куплены, без торга,
Ещё в Опочке. На своём
Остался каждый пьедестале.
Не всем восставших предводить.
Но, все расплатятся в финале.
Хотя, не нам о том судить.
Где подвиг духа, там расплата
Уже готовит кандалы.
Восстанут против супостата,
Но будут шансы их малы…
Придут и мудрость и прозренье
И святость, мраку вопреки.
Какое было поколенье?
Ах, память! (мысли так легки.)
Ты никогда не растворишься!
И даже после бытия,
Ты есть, и в вечность обратишься.
Хотя, у каждого своя
Исповедимая дорога.
Два друга будут вспоминать
Лицей. Но времени не много.
Бог отпустил. Могли ли знать,
Что этот вечер их прощальный
Они запомнят навсегда.
Затем, раздастся звон кандальный.
И в заточенье, на года,
Тиран восставшего отправит.
Ах, Пущин. Я тебя не спас.
Хотя пытался, кто исправит
Ошибки? Времени запас
Имеет свойство истощаться.
На выезд паспорт был готов.
Увы, но ты решил остаться,
Чтоб жить под тяжестью оков.
Спокойно встретив пораженье,
Ты отказался убегать
Один. Неверное решенье.
Что, я бы мог ещё сказать?
А вы так долго говорили
И вспоминали обо всём…
Вы долго искренне дружили,
Не оставляя на потом,
Заветов дружбы исполненье,
Но расставаться час настал.
Достойно наше поколене,
Уж верно тысячи похвал.
Друг Пущин, тройка увозила
Тебя в столицу. Пушкин ждал.
Свеча в руке его светила.
И долго – долго он стоял.
Ему предчувствие, быть может,
Не солгало. В последний раз
Вы были вместе. Бог поможет
Спастись. Он думает за нас!
А мы? А мы хотим, уж точно,
Достичь заветной высоты.
А смысл заложенный подстрочно
в письмо? А светлые мечты?
А тайны? Кто нам помогает
Расставить точки по местам?
А кто то летопись слагает,
И кто то счастлив, где то там…