Юрий Баранов
В белой тайге
Уже с рассвета в вагончике жарко гудит буржуйка и царит суета. Мужики соскакивают с нар. Гремят по грязным половицам сапогами. Распахивают настежь дверь.Волна свежего воздуха врывается в наше временное жилище, и становится слышно, как за дощатой стеной под ногами моих товарищей черепично трещит и ломается тонкий мартовский ледок. Мне тоже пора выпрастываться из своего спальника.
После завтрака из разогретых остатков вчерашнего жаркого и горячего чая, у нашей бригады новый рабочий день. Заработают моторчики бензопил, заструятся под ноги пильщиков желтые опилки. Застучат топоры, полетят в разные стороны щепки, и будет до ночи дымить костер. Моя штормовка прожжена в нескольких местах искрами. Лицо потемнело от загара. В плечах еще ноет усталость от вчерашнего многотрудного дня.
Под серым одеялом пепла погасшего за ночь кострища прячется хищный огонь. Его надо подживить. Он всего лишь притаился до поры до времени. Срезанная сталью береза падает медленно. В своем последнем поклоне вдруг прогнется всем своим долгим телом, падая, прошумит прощально густой вершиной и тяжко ударится о мерзлую землю. Бригадир, Паша Костенко, накинет петлю витого стального троса на ее толстый грубый комель. Махнет дизелисту рукой.
-Давай!
Тракторист оглянется через запыленное окно кабины. Прибавит оборотов двигателю. Пыхнет темной гарью труба над капотом гусеничника, и, мелькая отбеленными траками, машина медленно двинется вперед. Под действием страшной силы трос станет натягиваться тугой дрожащей струной. Береза вдруг вздрогнет, качнется из стороны в сторону и с безвольной покорностью начнет волочиться по снегу к эстакаде.
Там ее очистят от налитых весенними соками ветвей, и она станет похожей на белый скелет доисторического животного. Отсеченные лезвиями топоров, ветки ее бросят в большой костер. Вихри дегтярно - оранжевого дыма тут же охватят их со всех сторон, и тысячеградусная плазма огня с яростной силой рванется к выцветшему небу. В эти минуты можно услышать, как в гуле пламени лопаются почки. Они на миг озеленятся мелкой листвой, почернеют, и вспыхнут перебегающим желтым огнем.
Оглушенный почти неумолкаемым треском бензопил, с резью в груди от попавших в легкие выхлопных газов, я, как и все ослеплен весенним солнцем и слюдяным блеском снегов. Мышцы пресса до боли стягивают мой живот, как ремням.Весь день работаю топором на эстакаде. Стараюсь по мере экономить свои силы. Взмах. Еще один. Секущие удары топора по белым сучкам. Очистил от ветвей пару берез, побросал чащу в костер, а возле меня уже отцепляют очередную связку деревьев. И лишь поздним вечером звучит команда бригадира
-Шабаш, мужики!
Мы устало присаживаемся на плоские срезы березовых кругляшей возле костра. Становится слышно, как за сизыми слоями дыма, повисшими над порубкой, разливает неизбывную тоску о чем то своем таежный дятел желна.
Раз в три дня, по «мерзлякам» к нам за сотню километров прорывается совхозный транспорт. Три тяжелых колесных трактора, с двадцатитонными прицепами приходят поздно. Светом фар ощупывают прихотливую лесную трассу, поленницы, вагончик.
И тогда начинается наша третья смена. В кабинах тракторов нет грузчиков. Бригадир экономит на них, чтоб не дробить наш будущий наряд на «лишних» работников.
В перекрестном свете прожекторов, в клубах едкого дыма, (бензопилы продолжают работать) мы устало, на втором дыхании, снуем туда- сюда по площадке. И почти до рассвета гремят по железным бокам и днищам телег березовые швырки. Трактористы следят, чтоб телеги загружались нами с тщательной укладкой. Высокие борта для большей вместимости наращиваются вертикально поставленными по их периметру крепкими стояками, вырубленных из тонкомерных стволов деревьев. После окончания ночной вахты, когда мы зашли в тускло освещенный ночником вагончик, я в сердцах заметил.
- Мужики, - это ведь уже не работа, а какое - то издевательство над природой человека.
-В деревне вся жизнь такая, откликнулся с верхних нар наш главный пильщик Виктор Альберт. Не снимая с себя теплой одежды, он уже укладывался спать. Он прокашлялся и добавил.
- Будь то посевная, или уборочная, работаем всегда до темноты.
-Нам солнца не надо, нам партия светит. Нам хлеба не надо - работу давай, иронически вставил свою любимую присказку Владимир Чеглаков. Без шуток зеленоглазого Володи, без его песен и баяна в нашем селе не обходится ни одна свадьба.
-Хочешь опять сказать, что главной твоей наградой будет орден Сутулого? усмехнулся Михаил Романов.
Честно сказать, я сам первым напросился в бригаду лесорубов. Хотелось встретить новую весну подольше от дома, от деревенского злословия, в новой обстановке. Сейчас же самым первым выказал вслух свою усталость.
Трактористы, чтоб не заснуть в ночной дороге, пьют, стоя возле стола, крепко заваренный чай.
А через несколько часов начинается все сначала.
После авральной ночи держится за поясницу Романов Михаил. В молодости он успел надорвать спину на прокладке столбовой связи по району. Таскал вместе с товарищами по работе на своих плечах сосновые столбы. Стонет во время обеда Володя Чеглаков. Осколком падающего дерева ему зашибло плечо.
В районной больнице, я видел однажды, как в очереди к хирургу с искалеченной ногой сидел молодой мужчина. Это был лесоруб.
Когда падающее дерево мощным толком вырвало из его рук работающую бензопилу, ему упавшему в снег, просто не хватило реакции, чтоб вовремя убрать ногу. Цепь быстро рассекла ему сапог и начала резать по живому.
Солнце медленно катится к закату. Над костром поднимаются волны горячего воздуха. За его прозрачным дымом колышется и дрожит отступившая от нас белоствольная чаща.
Вечер. Мы все сидим у затухающего костра. Огонь еще полон силы. Магия его света успокаивает, снимает накопившее за день усталость и раздражение.
Не устаю наблюдать, как искры красными гибкими стрелами уходят в темное небо и начинают кишеть там сотнями блуждающих звезд. Покружив, они падают к нашим ногам медленными перьями неведомых жар птиц, а потом гаснут и чернеют на снегу.Фиолетовое пламя струится над раскаленными углями. Трещат головешки. Дым мутит созвездия, застит луну.
На освещенных лицах товарищей нескрываемое утомление. Но в первый раз не слышу разговоров о заготовленных кубах, и о будущих нарядах.
-Балда светит, прозаическим, но хитрым голоском, заметил наш бригадир, посмотрев на полную луну в ночном небе.
Молодой лесоруб с соседнего пенька долгим взглядом посмотрел в том же направлении, где белый шар ночного светила весь в темных пятнах лунных морей, изумленно обозревал наш костер и окружившие его со всех сторон людей.
-380 тысяч километров до него, всего то.
-Кто бы это мерил. Смешно.
-Там уже шесть американских экспедиций побывало. Измерили.
-Не может быть.
-Камней лунных привезли.
- В горах, где - нибудь насобирали.
Я знаю, Павел специально «включил простака», но не вмешиваюсь в разговор. Жду, куда он выведет сегодня только что начатый им разговор.
-Я, Паша, конечно, уважаю тебя, но ты оказывается еще и Фома Неверующий.
-А зачем туда летать, на эту Луну. Лучше бы придумали, как нашим лесорубам труд облегчить, притворно раздражается Павел.
-Как в сибирском цирюльнике, что ли?
-Да хотя бы. А то все на пупе, да на ломе. Мы пять лет назад под Беляковкой три трактора утопили. Там кругом болота. Асфальт нашим селам нужен, а не Луна.
Разговор этот продолжается некоторое время в том же духе. Мне, кажется, за всеми словами мужчин зияет саднящая тоска о другом, более радостном существовании.
Многие из наших мужчин умирают часто, не успев дожить до пенсии, не потому что они чрезмерно работают, а потому что она, эта работа нередко оказывается бессмысленной.
Иногда, глядишь, горы зерна лежат у крестьянина осенью на площадке, а продать, выращенное жито, ему некому, а если и есть кому, то за гроши перекупщику. Как здесь не запереживать? А где беспокойство, там часто и тоска, а где тоска, там и временная подпорка мужскому духу требуется – водка.
Никто из нас и в мыслях не держит, что государство может отнять у нас небольшие, но потом и кровью заработанные сбережения. Это случится уже через два года. А потом в село приедет главный чиновник района. Засунув руки в карманы своего черного полушубка, он будет уверенно, без тени сомнения в своей правоте, говорить людям, собравшимся в бревенчатом клубе, что время совхозов ушло, и что настала пора идти по жизни рассыпным строем, как в Голландии, где народ кормят фермерские хозяйства.
И не выдержав равнодушно занудного тона оратора, гневно крикнет ему из рядов тракторист совхоза Алексей Миняйло.
-Руки вынь из карманов, - перед народом стоишь!
Я помню выражения лиц собравшихся в том невысоком зале односельчан. Им будто объявили войну.
Уже давно нет на свете Паши Костенко, который бригадирил у нас на том весеннем лесоповале. Жизнь его, как и у многих, не заладилась в перестроечные годы.
А время летит, что то, меняя вокруг нас.
К большинству сел Армизонья за последние годы власти успели подвести газ. Многие дороги оделись в асфальт.
Но каждую весну, как и в прежние времена, в белой тайге звучат голоса лесорубов, стучат топоры, и в последнем поклоне падают березы.