Посвящается художнику Александру Анатольевичу Исачёву
«…гіная кажа што яму не толькі гармы
а і ханоя претендует на візолу
такім жа образом ублюдуя казармы
мы трэніруем вітофітовую колу
произошло пулевое касание,
и состояние слизанной наледи
подвигло забытое на восстание,
и прямо из спального мешка памяти
мне твой телесный интеллект протестным стоном
во время боя сообщил, что, мол, наверно,
я подкрадусь к тебе сквозь зной бесплотным гномом
пот под коленом выцеловывать посмертно
каплёжа тоже между прочім как лагутка
яшчэ б казала што не можа без пііхі
а как же вышла на пренову прастытутка
калі хабалка не допетріла про чіхі?
однажды лишь с эпилептического разу
поймал я снайпершу – субстрат глумливой sexy,
но пожалел благодаря единоязу,
пустив в расход без предварительных аннексий…
немного помню… штурмовали чей-то берег…
из сослагательного роту пополняя…
в запале взят потусторонний перешеек…
я там солдатке засадил… пока иная…
гланінараба буковеет – толькі крыкні!
і всё так вяжется с сістемой капітошкі
што даже каша не влезает в глотку іркі
якая полностью дзіця сваёй картошкі
ты бы помолчала немного!
язык
чеши об шов вдоль позвоночника шершавый,
когда заменит небосвод спина вот эта (поворачивается тылом);
рубец, как молния, – от Дона до канавы,
ты не расстёгивай её, бо там торпеда
нунугака гуцует ёханы і бзікі
наверно мніт што после меры будет шутка
но ведь нісколько не планіруются блікі
там где і так уже засвечена я-кутка
оргазм застрял прям посерёд спинного мозга,
и ни туды и ни сюды, а в нём послание
от той, которая во сне идёт как сноска:
у вас не секс, а полевой акт умирания
прайшоў аднойчы возле здравого і тут-те
я осознал што можно вельмі осадіться
ну то есть стать немного меньше впіку смуте
а также рыфмай отглагольной насладіцца
твой аннексирован наколкой символ тела,
в тебе топтался по зигзагам иероглифа,
и даль оргазма Хиросимой прогремела
в апрель «Октябрьской», где ты опять раз… ор… ва… на…»